– То есть опять выспаться не дадут, – сказал Немчинов и притворно тяжело вздохнул. – Прибегут, примутся фонарями в глаза тыкать, кричать на ухо: «Кто такие?!» да «Как звать?». Потом тебя разглядят, еще больше шума поднимут, еще и обниматься полезут, и хорошо, если только к тебе.
– Почему?
– Ненавижу, когда бока мнут.
Тим рассмеялся.
Ганзеец передал ему одеяло. В нем особого толку не было, но захотелось соблюсти ритуал.
– Успокоился?
Тим кивнул.
– Тогда спи, братец Иванушка.
Парень фыркнул.
– Ну, а как тебя еще назвать? И не волнуйся, свою сестрицу Аленушку обязательно встретишь.
– Я и не волнуюсь. Не согласен только.
– Что обозвал Иванушкой-дурачком?
– Братцем и сестрицей.
– Помоги… пожалуйста… – голос вплыл в сознание, разгоняя вязкое марево из снов и навязчивых образов.
Тим не помнил, что именно ему снилось. Кажется, куда-то бежал, звал, хотел успеть, но неизменно выходил на одно и то же место, блуждая кругами то в темном лесу, состоящем от силы из десятка деревьев, то в подвалах и тоннелях. Станция, на которую однажды вышел, была необычной: удивительно чистенькой, блестящей мрамором и серой плиткой на полу, со слишком ярким освещением, бьющим по глазам.
– Подходи-налетай! – крупный, лучащийся довольством и здоровьем мужик с черными блестящими глазами и выдающимися усами продавал кругляши колбасы, улыбался и размахивал руками, привлекая внимание. На станции он выглядел одновременно и чем-то чужеродным, и правильным. Казалось, он находился здесь вечность, как и эти колонны, высокий свод, пути, по которым положено ходить поездам.
Рядом с ним расположились продавцы курток из свиной кожи. В отдалении, постелив на пол брезент, два челнока торопливо раскладывали всякую посудную утварь: чайники, кружки, котелки, кастрюли и миски – все из белоснежного фарфора. На некоторых летели черные птицы, на других не имелось никакого рисунка вообще.
– Ярмарка! Ярмарка! – весело орал кто-то, но, сколько бы парень ни вертел головой в поисках крикуна, не увидел никого. Станция, если не считать торговцев и его самого, оставалась безлюдной. А еще здесь как-то по-особому вольготно дышалось, свежий ветер играл волосами, из тоннелей доносилась мелодия – вроде и привычная, но незнакомая, всегда разная, неподвластная запоминанию.
– Все метро нынче – одна сплошная ярмарка, – неожиданно произнесли совсем близко. – Ярмарка уродов. Ну да кому я объясняю? Ты ведь потому и сбежал, – сказал старик. Тиму он был знаком, но именно сейчас из головы напрочь вылетело, откуда именно.
– Я вовсе не… – начал парень.