Русская артиллерия энергично отвечала. С особым ожесточением «работали» пушки батареи Раевского. «Большой редут» располагался «почти в центре русской позиции, – вспоминал младший лейтенант И.Г. фон Калькройт (von Kalkreuth) из 2-го сводного полка прусских гусар 1-го кавалерийского корпуса, который видел высоту из района д. Семеновское, – и походил на гору, которая извергала огонь; пороховой дым целиком окутывал ее; из дыма, не переставая, вырывались вспышки орудийных выстрелов, вызывавшие ужасное опустошение в рядах французских войск»[1857]. «…Фатальный редут опустошал наши ряды», – вторит ему Деннье. «Адской пастью» называет его Ложье, «вулканом» – Лежен и Пеле. Большую часть времени облака дыма и пыли настолько скрывали его, что французы просто не могли понять, где именно он находился (Пион де Лош).
Особенно жестоко страдала от огня французская кавалерия. Гриуа видел справа от себя «многочисленные линии» французской резервной кавалерии. «Огонь усилился; ядра, пули, гранаты и картечь обрушились дождем со всех сторон и стали прокладывать большие бреши в нашей кавалерии, которая в течение многих часов оставалась без движения и вне укрытия. Равнина была покрыта ранеными людьми, которые пробирались к амбулансам, и лошадьми без всадников, которые в беспорядке носились. Я обратил внимание на кирасирский вюртембергский полк, на который ядра, казалось, особенно падали; каски и кирасы разлетались вдребезги повсюду»[1858]. «Были полуденные часы, когда мы находились в этой страдательной позиции, – писал Меерхайм, – огонь становился все сильнее и, наконец, перешел в град картечи…»[1859] «Кавалерия наша стояла… поражаемая огнем, не предпринимая каких-либо действий. Свистящие снаряды были подобны осеннему ветру… Град снарядов вырывал из рядов людей и лошадей; бреши заполнялись новыми солдатами, которые вставали на место своих павших товарищей», – повествует Малаховский, чьи два эскадрона 14-го польского кирасирского полка находились в задних рядах бригады Лоржа. Его голодные солдаты молча сидели на конях, напряженно ожидая смерти или команды к атаке[1860]. Впереди польских кирасир стояли два полка саксонской тяжелой кавалерии. Местность совершенно не позволяла им укрыться, и они в полной мере испытали на себе действие вначале гранат, а затем и пушечных ядер, посылаемых с «большого редута». Стоя под огнем, всадники «про себя исповедовались», и даже под звуками выстрелов слова исповедей слышались со стороны.
Генерал Тильман, остановившийся было у правого фланга впереди стоящего полка Гар дю Кор, вскоре потерял лошадь, рядом с которой рванула русская граната. Тильман быстро пересел на другую лошадь и медленно поехал вдоль фронта своей бригады, сопровождаемый премьер-лейтенантом фон Минквицем, Рот фон Шрекенштайном и адъютантом графом фон Зейдевицем (Seydewitz). Накануне боя ротмистр К.Г.А.Л. Зейдевиц серьезно страдал от лихорадки и слег, но в день битвы, несмотря на уговоры Тильмана, оказался в огне. Не успел Тильман достичь левого фланга полка, как разорвавшийся снаряд поразил Зейдевица, трубача и нескольких лошадей. Одна из лошадей принадлежала Рот фон Шрекенштайну, который тоже оказался на земле, прижатый телом своей лошади. Рядом с собой он увидел на земле Зейдевица, который успел дважды произнести «Стой! Стой!», как будто обращаясь к своей отлетающей душе, и здесь же умер. Огорченный смертью адъютанта, Тильман поскакал дальше, а Рот фон Шрекенштайн выбрался с помощью ординарца из-под туши лошади, пересел на коня бедного Зейдевица и поехал вслед за генералом.