1812 год и грандиозная битва под Бородином стали важным импульсом к пробуждению и становлению национального духа многих народов. Русские, французы, немцы и поляки вот уже более 200 лет обращаются к образам этой великой битвы, интерпретируя память о ней в зависимости от переживаемых ими в тот или иной момент событий. Народы находили и находят в этой памяти то источник духовной стойкости, то примеры мужества и воинской чести, то факторы, формирующие чувство национальной общности, которое иногда перерастало в национальное чванство или фобию. Все это предопределило вполне естественную «деформацию» при воспроизведении и интерпретации «национальными историографиями» событий и последствий Бородина. Нередко картина этого сражения приобретала освященный традицией набор образов и суждений, которые, будучи односторонними, искажали «подлинную» историческую реальность. Попытаемся выявить своего рода национальные историографические «коды» в освещении действий Великой армии в Бородинском сражении.
1.1. Битва при Москве-реке («французское» Бородино)
История о том, как формировался и видоизменялся в представлениях французских историков образ Бородинского сражения, замечательна. Ее можно было бы назвать «Историей об армии, написанной ею самой». Истоки ее уходят еще в те своеобразные чувства и ощущения, которые переживались французскими солдатами в незабываемый день 7 сентября[12] 1812 г. и сразу после него.
Еще не закончилась Бородинская битва, как в 3 часа пополудни начальник Главного штаба Великой армии маршал Л.-А. Бертье отправил министру внешних сношений Франции Г.-Б. Маре, герцогу Бассано, сообщение о выигранном сражении: «Его величество атаковал неприятеля в 5 часов утра. Он [неприятель] совершенно разбит. Сейчас 3 часа, враг полностью отходит, император его преследует. Напишите в Париж»[13]. Через три дня в Можайске Наполеон, не имея возможности из-за ларингита диктовать, собственноручно составил 18-й бюллетень Великой армии[14]. Наполеон попытался представить «битву при Москве-реке» как полную и решительную победу над русскими войсками. По утверждению бюллетеня, уже к 8 часам утра неприятель был сбит со всех позиций, и хотя после этого он еще пытался их возвратить, но всюду был отражен; к двум часам пополудни сражение фактически было закончено. Русские потери оценивались в 40–50 тыс., французские – в 10 тыс. «Не было подобного поля битвы, – гласил бюллетень, – из шести трупов один принадлежал французу, а 5 – русским». Хотя бюллетень и упоминал о 6 убитых французских генералах и 7 или 8 раненых, но потери среди русского генералитета оценивал в 40 человек; общее количество пленных – в 5 тыс.; количество захваченных орудий – в 60! Особо в бюллетене отмечались действия маршала М. Нея, командующего резервной кавалерией Неаполитанского короля И. Мюрата, дивизионного генерала О.-Ж.-Г. Коленкура, коменданта Главной квартиры Великой армии, и некоторых других. Только о дивизионном генерале Ю. А. Понятовском, командире 5-го (польского) армейского корпуса, было сказано, что он «сражался за леса с переменным успехом». В целом, по бюллетеню, битва должна была предстать как упорное сражение, которое, благодаря героизму солдат Великой армии и гению императора, оказалось решительно выиграно: русская армия полностью разбита, а дорога на Москву совершенно открыта. Похожие цифры своих и неприятельских потерь Наполеон называл и в письме 9 сентября, адресованном австрийскому императору Францу I