Старый Тур не раз говаривал, что я обладаю способностью наперед зреть. До самого Тура мне, правда, далече, но опасность я чую, да и встречу с другом тоже могу предвидеть…
А признайся, боярин, лихо я тебя встретил?!
— Да уж, воистину лихо! — усмехнулся Дмитрий. — Только к чему было рисковать жизнью? А если бы я обнажил клинок раньше, чем узнал тебя?
Газда и впрямь перегнул палку с лихостью. Когда Дмитрий, в сопровождении степняков, въехал в казачий стан, кто-то, подкравшись сзади, схватил его за плечи и повалил с коня наземь. Привычный к неожиданностям, боярин схватился за рукоять ножа, но тут же увидел над собой смеющиеся глаза друга…
— Ну, прости, не подумал! — виновато пожал плечами казак. — От радости голову потерял! Хотел, чтобы тебе наша встреча надолго запомнилась!
— Попробуй забыть такое! — тряхнул головой Бутурлин. — Любите же вы, казаки, рисковать без причин!
— Что правда, то правда! — согласился с другом Петр. — Только куда чаще нам приходится рисковать по делу…
Побратимы сидели у костра, над которым на самодельном вертеле подрумянивалась туша дикого козла. Казачий стан, в сердце коего они пребывали, состоял всего из десятка шатров, выгоревших на солнце и уже изрядно обветшалых.
Похоже, казаки, как и сам Бутурлин, давно кружили по степи в поисках добычи и, судя по их виду, без особого успеха. Одежда и доспехи Вольных Людей хранили следы недавних битв, а на лицах большинства из них проступала печать недовольства.
Вид у степняков был весьма разнообразным. Одни из них походили смуглостью на турок или татар-ногайцев, в других светлый цвет глаз и волос выдавал явных славян.
Еще более пестрым был казачий наряд. Польские жупаны сочетались в нем с турецкими кушаками и шароварами, а доспехи и оружие являли невероятную смесь восточных и западных образчиков кузнечного искусства.
Но кое-что в облике Вольных Людей выдавало носителей единой традиции. У каждого из них бритую голову украшала длинная прядь волос, именовавшаяся словом «чупер», а лицо — вислые усы, у самых старых из степняков достигавшие груди. В левом ухе у многих поблескивала медная или серебряная серьга.
Все они были заняты своими делами: кто чинил конскую сбрую, кто точил саблю или подлаживал круто изогнутый тюркский лук.
На Дмитрия казаки особого внимания не обращали. Лишь поначалу они разглядывали оружие и наряд московита, но едва Газда признал в нем друга, их любопытство улеглось.
Похоже, казачья вольница часто пополнялась пришлыми людьми, и гости у нее были нередким явлением. Но принимали, как братьев, здесь далеко не всех, и Дмитрию вскоре предстояло в этом, убедиться.