Трамвай с глухим звоном мчался мимо покрытых снегом деревьев и зданий. Фонари бросали синие тени на сахарный снег.
Стоя на задней площадке трамвая Якуб вновь заметил страшного человека в грязном пальто. Его лицо было обезображено жуткими шрамами.
Якуб отвернулся и стал смотреть в окно. А когда повернул голову — страшного человека уже не было.
Жена возилась на кухне с кастрюлями, а дети ползали в комнате по полу, играя с паровозиком.
— Ты чего? — тихо спросила жена, когда Якуб стал искать аптечку.
— Да вот руку нужно забинтовать, поможешь?
— Ого, какая рана, — удивилась жена. — И где тебя так угораздило?
— Да одна тварь на допросе, — пробормотал Якуб. Его лицо стало свекольным.
— А чтоб ему… — воскликнула жена, заливая рану йодом.
Якуб зашипел. Вскоре, уже с забинтованной рукой, он, набросив старое пальто, вышел к сарайчику за дровами.
Недалеко у дороги горел на столбе фонарь, озаряя светом серебрившийся наст. У дверей сарайчика Якуб заметил чёрного пса. Съёжившись тот отступил, а потом завыл — протяжно и душераздирающе.
Отогнав пса, Якуб отпер деревянные двери, поставил керосиновую лампу. Здесь пахло древесиной, углём, мышами и старьём.
Но к старым знакомым запахам добавился какой-то новый.
Будто пахло чем-то звериным, как в лесу, на охоте.
Не обращая внимания, Якуб накладывал на мешковину поленья.
И вдруг чья-то тень вкралась в помещение, заслонив свет.
— Кого там ещё чёрт несёт? — спросил Якуб, думая о соседях или о жене.
Он обернулся и замер.
Перед ним стоял приземистый страшный человек в старом пальто с длинными полами. Шрамы на лице отливали синей сталью.
— Я.… — вырвалось у Кучеры, и это было последнее, что он произнёс. Ибо страшные скрюченные пальцы потянулись к шее Якуба. Он стал задыхаться. Инстинктивно ухватился за руки страшного гостя, но тот обладал огромной, почти медвежьей силой.
Тело полицейского упало на кучу дров. Одним взмахом страшный гость опрокинул лампу. Вскоре сарай запылал.
* * *
Марта сегодня была чудо как хороша, и Франтишек Колаш получил огромное удовольствие от щедро оплаченной любви, и от дарового «Совиньона», насыщенного, терпкого на вкус. Нащупав рядом тумбочку, покрытую кружевной скатертью, Колаш поставил бокал.
Он наблюдал, как за окном вьются белые снежные мухи, оседая на подоконник, будто усыпанный порошком.
Наряду с белыми хлопьями мелькали тёмные силуэты прохожих, крылатые тени каких-то ночных тварей.
Вставать не хотелось, но оплаченное время заканчивалось, да и домой нужно было идти достаточно далеко — так поздно трамвай не ходил. Ещё мечталось принять душ, выкурить сигаретку и завалиться в постель.