Да, не выдерживают у людей нервы… Козух уже шестой год в Борзе служит, с самого основания части. Они там в строевой части тоже учет ведут, не только у нас, политруков, тетрадочки в сейфах есть. Ротации, замены, это все в недрах строевой части варится. Под большим секретом варится, для этого фельдъегерская почта там у них с штабом округа действует. Не завидую я тебе теперь, майор Козух, нет, не завидую. Хоть ты и политработник, а нехорошая запись в строевой части на тебя уже появилась. Да и в политотделе на тебя есть кое-что. Строгий выговор, например, за Вислякова, которому ты дал рекомендацию в партию.
Конечно, надо теперь Лосева допросить, но он пропал. Вот как объявится, придется с ними разбираться, очные ставки устраивать, может, дело в военную прокуратуру передавать, избиение замполита дивизиона — штука серьезная. А Козуха с избитой рожей, несовместимой со званием коммуниста, пришлось в отгулы отпустить. Не проводить же ему политбеседы согласно план-графику о преимуществах социализма над капиталистическим строем с фингалом под глазом.
С Мальцевым неизвестно что делать, звонят из комендатуры, спрашивают: на гауптвахту или отпустить? Ностальгия замучила, видите ли… А кого она не замучила?
Клещиц встал, проверил, заперта ли входная дверь в его кабинет, потом вытащил из-за спинки дивана гитару и стал задумчиво перебирать струны.
Отцвели уж давно хризантемы в саду,
А любовь все жива…
Все жива… Жили же люди. Хризантем Клещиц не видел уже пять лет. А любовь? И подавно… А может, и не положена комиссарам любовь. Что-то есть у них несовместимое с этим словом. А у кого совместимое, спрашивается? Кому сейчас из, скажем, знакомых Клещицу женщин, можно было бы адресовать такие слова? Клещиц стал перебирать в уме офицерских жен. Пожалуй, только жене командира первого дивизиона майора Вольфа — Анне Васильевне Вольф. На праздничных мероприятиях Анна Васильевна всегда выступала в клубе. В сопровождении солдата-баяниста она исполняла романс композитора Алябьева на слова Дельвига «Соловей». Этого наглого до предела баяниста, говорят, боится даже сам майор Вольф. Анна Васильевна выходила на сцену в специально пошитом для выступлений длинном черном платье, наглый баянист играл вступление, и ее волнующее чистое сопрано заполняло зал:
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей.
А ведь Алябьев тоже был офицером. И этот романс написал вообще-то сидя в тюрьме. Ударил по лицу полковника, изобличив его в шулерской игре в карты. Наверное, канделябром. Жили же люди… Интересно, а были тогда в армии замполиты? Должны были быть, ведь политика была? Значит, и замы по политической части должны были быть.