— Пока ничего. Молчит.
— У вас? — удивился Баба. — Как это возможно, чтобы вы допрашивали корейца, а он не отвечал?
— Это японец.
— Откуда вы знаете, если он молчит?
— Кореец давно бы раскололся. Нет, это точно японец, — уверенно сказал Сандаймэ. — Настоящий японец. Уже четыре часа терпит. Хотите взглянуть?
— Нет, — нахмурился Баба. — Мне такое видеть не положено. Я полицейский.
— Я хочу, — сказал Маса, потому что у него появилась нехорошая догадка.
Но капитан за ними все-таки потащился. То ли из любопытства, то ли из чувства долга. Правда, предупредил:
— Официально меня тут нет.
В дальнем краю парка, прямо на траве, были прямоугольником составлены ширмы, вероятно, вынесенные из разрушенных домов. Перед этим эфемерным, но нарядным сооружением прохаживался здоровяк в форменной черной куртке, но при этом в полосатых брюках и щегольских штиблетах на перламутровых кнопочках. Из-под закатанных рукавов виднелись жилистые предплечья, сплошь покрытые татуировками.
— Это мой вакагасира, — сказал Сандаймэ, а своих спутников представлять не стал.
Сразу было видно, что в «Хиномару-гуми» соблюдается строгая субординация. Даже второй человек в клане не ровня гостям, которых сопровождает сам оябун.
— Ну что, Фугу?
Широкая и круглая физиономия, обросшая тщательно подстриженной щетиной, и малюсенькие глазки в самом деле придавали франту сходство с этой ядовитой рыбиной.
— Ни звука, ояссан. Только кряхтит.
Без интереса скользнув взглядом по полицейскому, Фугу внимательно посмотрел на Масу, очевидно, не понимая, что это за человек.
— Покажи его господину Сибате.
— Осс!
Энергично поклонившись, вакагасира отодвинул одну из загородок.
На земле лежал по пояс раздетый человек, привязанный за ноги и за руки к четырем колышкам. Рядом на подставке было установлено зеркало. Оно сияло нестерпимым светом, отражая прямые солнечные лучи и направляя их на живот лежащего. Живот выглядел странно: был весь темный и шевелился.
Маса слышал про эту старинную пытку. Она называется «Спуск в колодец». На животе бобовой пастой пишут большой иероглиф «колодец», напоминающий решетку. На сладкий запах, на обгорающую под солнцем кожу отовсюду сползаются и слетаются насекомые: муравьи, кровососущие мухи. Это пытка не на остроту боли, которую мужественный человек способен вынести кратким напряжением воли, а на выносливость, на непрекращающуюся муку, когда дух постепенно ослабевает, словно проваливается в глубокий колодец. Истязание это считается незазорным для допрашивающих, потому что никому не приходится брать на себя унизительную роль палача. Тому, кого пытают, «Спуск в колодец» тоже дает возможность сохранить лицо. Считается, что от многочасового изматывающего страдания рассудок помрачается, человек утрачивает контроль над сознанием, начинает бредить и может проговориться в беспамятстве, а это не капитуляция, это не стыдно. Сила духа определяется тем, как долго продержался допрашиваемый, прежде чем его дух провалится в колодец.