Об истинном и ложном благе (Валла) - страница 18

; чтобы не казалось положение безгласных и неразумных [существ] лучше, чем наше, и чтоб смолк, наконец, тот жалобный возглас многих: о, если бы мы родились зверями, а не людьми или никогда бы не рождались! (3) Если бы я лицом к лицу так говорил с самой природой, не знаю, достиг бы я чего-то, однако имел бы надежду. Но поскольку не дозволено вводить ее [природу] в речь других (скрытая поистине в защищенном убежище, она не страшится порицания других), то, если у вас есть что-то, чтобы за нее ответить, я жду и настоятельно требую, чтобы вы сказали. Ведь хотя я и считаю, что нет ничего, что меня опровергает, однако я жажду быть опровергнутым, чтобы смягчить свою душевную муку или скорее скорбь».

VIII. (1) Когда Катон окончил речь, Веджо, чуть-чуть улыбаясь, говорит тогда: «Хотя и решается дело действительно большое и наидостойнейшее из всех и я вижу, что Катон взволнован как речью, так и в душе, не могу, однако, удержаться от смеха, понимая, что столь большой оратор, и притом такой, под защитой которого никогда никакое дело не подвергалось риску, втайне содействовал противной стороне и чуть ли не выступал против своего дела. И чтобы [этот] столь суровый цензор не говорил, что в моем смехе есть злорадство, и чтобы он не порицал меня, прежде чем я начну говорить, [скажу], что я радуюсь не тому, что он содействовал противной стороне; я радуюсь тому, что он сказал в мою пользу. Ведь хотя он говорит и ручается, что он единомышленник именно стоиков и всегда самый решительный противник моих эпикурейцев, как показала вся его речь, однако сама речь [его] потрачена на то, чтобы народ, т. е. земледельцев и подобный род людей, не скажу похвалить как мудрецов (чтобы не казалось, что пальму первенства, каковую он отдает стоикам, он уступил толпе, которая является эпикурейской), но оправдать, защитить, оплакать. (2) Таким образом, что иное ты сделал, если не предпринял защиту наслаждения? О, верный стоик! Ты хотел, чтобы людям было позволено безнаказанно утопать в наслаждениях! Радуюсь за тебя и поздравляю тебя с тем, что никто из той школы [стоиков] не присутствовал здесь на твоей речи, однако достаточно будет [и того], что я, эпикуреец, присутствовал. Они-то тебя бы осуждали, а я смеюсь, они-то негодовали бы, когда ты так старался, [так] скорбел об участи несчастных, наконец (на что едва ли осмелился бы Эпикур, кого ты называешь изнеженным, расслабляющим) жалобно молил об избавлении преступников от наказаний; а я легко переносил и втихомолку то и дело наслаждался не только потому, что ты мое дело защищал, но и потому также, что ты совлек какие-то покровы со своей души. (3) Но, плохо думая о роде человеческом, ты, видно, испугался, что не сможешь безнаказанно порицать общую жизнь и, как ты считаешь, [жизнь] непросвещенной толпы, если не припишешь пороки людей вине природы. Я предпочел бы, чтобы ты воздержался от этого двойного обвинения – природы, а равно и людей, хотя бы для того, чтобы не навлечь [на себя] скорее ненависти за свое порицание дурного образа жизни, пока ты стараешься снискать себе общую благосклонность, оплакивая жалкое его [человеческого рода] положение. Мы вычитали, что некий Гераклит, всякий раз, как выступал и разбирал деяния людей, оплакивал их как безумцев, и, напротив, Демокрита всегда видели смеющимся в общественном месте. То, что один из них оплакивал, другой в свой черед осмеивал. (4) Могу сказать, что ты очень похож на Гераклита, поскольку оплакиваешь людей, за тем лишь исключением, что не так часто льешь слезы; еще бы, ты боишься выплакать глаза, чего, удивляется Ювенал, не случилось с тем [Гераклитом]