Тогда Катон [говорит]: «Ты, Веджо, претендуешь на доказательство этого; ты считаешь, что ты теперь говоришь поэтически [говоря так], когда не только не говорится истинных вещей, но часто даже и правдоподобного? Одно дело, поверь мне, говорить с тобой, другое – с противником. Но вижу, что ты решил по своему желанию говорить поэтически об этом деле, т. е. лживость предмета окутывать некоей привлекательностью. Охотно послушаем, как ты говоришь в защиту дела, столь достойного осуждения; впрочем, ты сам увидишь, как их [слушателей] удовлетворишь, если будешь говорить не всерьез, а в шутку, как делал [это] до сих пор». (11) «Услышишь, – говорит Веджо, – и прошу выслушать охотно, как ты обещал. Если ты действительно это сделаешь, то не покажется ни что я сочиняю стихи, ни что моя речь шутка или забава. Но прежде всего я призываю и требую, чтобы мы не проявляли ненавистного упрямства стоиков. Ведь, поскольку они считают непозволительным отказываться от принятого однажды мнения, они никогда не признают себя побежденными и предпочитают убить себя в процессе спора, чем сдаться, как самые свирепые звери, тигрицы, например, которых почти никогда нельзя захватить живыми. Что же до меня, то если кто-то представит что-то лучшее, чем то, что я скажу, я не буду противиться ему и вдобавок буду ему [за это] признателен. Судебное дело не ведется ведь таким способом, чтобы адвокаты в тяжбах одолевали один другого, но чтобы из их спора воссияла истина или справедливость. [А] если я увижу, что кто-то противится очевидной вещи, я, разумеется, буду отрицать, что он оратор. (12) Оратор, хотя и самый красноречивый, не является истинно оратором, не будучи равным образом добрым>65; точно так, как нет ничего опаснее человека ученого и дурного. Но по отношению к тебе, Катон, я посчитал бы совершенно излишним говорить эти вещи, если бы я представлял тебя только оратором, который не должен клясться исполнять законы какой-либо школы. Теперь, когда я вижу, насколько дорог тебе взгляд стоиков, я побаиваюсь, как бы ты не воспротивился истине более пылко. Страх этот, однако, ослабляет то, что ты обещал присоединиться к другому мнению, если кто-то выскажет лучшее. Поэтому я прошу тебя быть последовательным, тебя само дело убеждает сделать это. Ведь ты желаешь, если верить твоим словам, быть опровергнутым, чтобы ослабли твоя печаль и душевная мука. Твою душевную муку я не только смягчу, но даже утолю [устраню] и превращу тебя из Демеи в Микиона. Но имеет ли значение то, что возможность говорить дается мне от Катона, если я не получаю того же самого от вас остальных? Катон ведь сторона противоположная, а вы являетесь судьями, разве лишь кто-то из вас не предпочтет по этому делу выступить защитником». (13) «Напротив, – говорит Джованни