И на этих словах в горницу опять вошла Марфа Посадница, но на сей раз с топором на плече. Это был настоящий колун, которым дрова рубят. Или головы. Тонкий намек на многообещающее продолжение диспута. Первым дошло до Черемисинова.
— Пора по домам! — вскочил он со своего стула. — И не уговаривайте, Матвей Яковлевич, не останусь, в койку хочу.
— Да, надо расходиться, — добавил отец Владимир. — Засиделись.
— Ну, чего уж тогда… Надо так надо, — улыбаясь, ответил Ферапонтов. — Завтра продолжим.
А до полночи оставалось совсем немного.
Глава седьмая. В Юрьевец!
Вот уж никак Вадим не мог бы себе представить, что еще вчера будет преспокойно ужинать в московско-азербайджанском «Шеш-Беше», а сегодня, пятого июля поутру, мчаться на джипе в какой-то провинциальный Юрьевец. И, главное дело, зачем? Ради прихотей сумасбродного клиента и настырного любопытства невесты? Совсем пал в собственных глазах, подавили его волю с обеих сторон. Он злился сейчас и на самого себя, и на Марину, и на всех остальных. Чувствовал, что добром вся эта затея не кончится. Но ничего поделать не мог. Ехал дальше, не выходить же где-то в Опалихе?
Машину вел Иван, рядом с ним сидел Велемир Радомирович, а сзади — невеста, он сам и Гаршин. Все, кроме водителя, подремывали. «Железный парень, — подумал о нем Вадим. — Нам в контору как раз такой охранник требуется. Надо с ним переговорить при случае. А Толбуев? Ничего определенного сказать нельзя. Помешан на своих идеях-фикс. Жену его, конечно, жалко, но уже не вернешь. Сам только этого не понимает. Ладно, прокатимся в Юрьевец, встречусь со своей кузиной, а там будь что будет…»
И он тоже задремал. А когда позади остались Химки и Люберцы, очнулся, получив толчок в бок от Марины. Поскольку Гаршин рассказывал что-то интересное, и она не хотела, чтобы жених пропустил это мимо своих сонных ушей.
— Времени у меня было крайне мало, всего полтора суток, — говорил следователь, — но я подключил ребят из Управления, и пока одни делали почерковедческую экспертизу, я с другими рыл носом архивы КГБ. А третьи занимались твоей погибшей женой, Веля.
— Не называй меня так! — взорвался Толбуев. — Терпеть не могу.
— Прости. Но ведь так тебя и в школе звали. И Лена.
— Все равно не люблю. И она не погибла, а пропала.
— Хорошо. Пусть будет пока по-твоему. Я отправил одного смышленого паренька, Родиона, во Владикавказ, чтобы он хотя бы отчасти восстановил события. Хотя тринадцать лет прошло… Сам понимаешь.
— Нет, не понимаю.
— Какие за это время могут остаться следы? И потом все это давным-давно изрыто и перекопано журналистами. Вся трагедия освещена в прессе. По-моему, даже книга написана. Но если бы не Бодров-младший, никто бы этим не занимался.