Тем временем Сарычев вышел в коридор, оторвав задвижку, вломился к доносчику в комнату, настиг у окна, отобрал кухонный нож, приставил к стенке и стал методично избивать, приговаривая:
— Только пикни… только пикни!..
В ужасе ощущая лишь те части своего тела, которые отзывались болью на удары кулака, доносчик услышал прямой смысл угрозы и, неосознанно покоряясь, пикнул, промочив левую штанину шаровар…
Умывшись у кухонного с ржавым эллипсом посередине рукомойника, Сарычев вернулся к маме, которая тем временем оделась, взял ее под руку, и они мирно вышли сначала в безлюдный Просвирин переулок, потом на улицу…
Что решит моя современница, когда прочтет «мама тем временем оделась», ей это сущий миг; иное дело — те недавние времена резиночек, подвязочек, бюстгалтеров и панталон — правда, почти ничего из всех этих причиндалов не расставалось с хозяйками, предававшимися любви, и спали-то в рубашках до пят или комбинациях… Время романтики, стыдливости, физического здоровья и спорта — вот он недавний сорок восьмой год…
Я не написал, что Сарычев оделся, потому что он и не был раздет, ибо еще не видел зарубежного кино, а потому просто застегнулся и отправился вершить справедливость… Но суд был позади и бессмысленность его стала очевидна.
Сарычев, несмотря на мамины возражения, проводил ее домой и уселся в ожидании возвращения моего отца.
Ждать пришлось долго. Сарычев предложил научить меня играть в шахматы, мама просила Сарычева уйти, он не обращал внимания.
Я же ликовал, потому что никогда Сарычев не уделял мне столько внимания…
Было уже поздно, меня отправили спать. Сарычев остался один за шахматной доской. Дуня принесла ему водки, но пить он не стал.
Глубокой ночью явился папа. Увидев Сарычева, растерялся, сказал «извините», будто ошибся квартирой, хотел выйти, но Сарычев пошел ему навстречу, взял за запястье крепко, не вырваться.
— Я люблю ее… — сказал он, — остальное реши сам…
Папа ничего не ответил.
На следующее утро мне сообщили, что папа едет со мной в Бердянск. Радости моей не было предела.
Решать же, как поступить, папе не пришлось; все за него решила судьба…
А пока мы ехали двое суток в Бердянск, гуляли полдня на станции Синельниково, где была пересадка, а утром нас встречали тачки у вокзала, домохозяйки, предлагающие коечку, металлическая вышка у моря, ржавая и вся исцарапанная бранью, но сохраняемая как реликвия, ибо, по слухам, около нее расстреляли партизан; пляж платный и пляж бесплатный; привоз, разделанные куренки, сад имени Пушкина и сад имени Калинина с музыкой по вечерам и тоже платным входом, дыни «колхозница», дешевые кавуны, сложности с обратным билетом, тачки, вокзал, пересадка на станции Синельниково, обеды в баках, приближение Москвы и конец августа, августа тысяча девятьсот сорок восьмого года…