Эту неприязнь… или то, что окружающие нейтрально называли «странностями» Андрея Станиславовича, ощущали все, но почему-то их не смущало ни презрительное его отсутствие в часы доверительной мужской беседы, ни тяжелый, физически ощутимый взгляд во время застолья, ни глубокая задумчивость, переходящая в ступор, когда ему доводилось в свой черед тасовать карты. С едва скрываемым раздражением он разговаривал с теми, к кому искренне тянулся, ворча, творил добро, молча, не перебивая, выслушивал комплименты и с досадой констатировал, что никто в нем ничего не понимает.
Был ли Чеховский гением, вернее, был ли бы он им, родись на столетие раньше, на два меридиана западнее? Бог весть… Во всяком случае, чем решительней шел он к поставленным перед собой целям, чем больше сопутствовала ему удача в достижении их, тем дальше удалялся он от истинного своего предназначения. Наверное Андрей Станиславович смутно догадывался, что реализовать свой дар мог бы только, если бы все, чего ОН в жизни добился и чем так дорожил, не удалось: если бы родиной его осталась Польша, если бы не избрал он благородной профессии целителя, не женился бы на дочери прославленного ученого, не полюбил Светку… Или если бы отринул все обретенное, чтобы доказать, хотя бы самому себе, что гениальны не только руки… Впрочем, не ведал он и не догадывался, что могло бы открыться, что вырваться…
Вот ведь и избалованная человеческими талантами Миля признавала за ним НЕЧТО… правда, неверно определив ЧТО, выпалывала по мере совместной жизни побочное, то бишь — неосязаемое…
Я не виню ее: она выросла в среде восхитительных дилетантов, не ставших винтиками технического прогресса, а сохранивших самим своим существованием Честь, Порядочность, Благородство — понятия абстрактные, покуда за них не платят жизнью, свободой, судьбой…
Это были близкие потомки «лишних людей», совестливо принявшие этот приговор из уст разночинцев, тех, чьими высокими мечтами были фабрики и фермы… чьи герои не были лишними даже во сне, потому что вещие сны столь явственно совокупляли механизированную галеру и коммуну, что ясновидцы просыпались от поллюций…
Много лет спустя, и весьма последовательно, лишних людей стали именовать «лишенцами»…
Но еще в те времена, на рубеже страждущей духовности и мозолистой справедливости, общество жаждало приносить видимую пользу, и претворенный в конкретное дело дар вызывал всеобщее восхищение.
Отец Мили, обретя своими опытами над собаками европейскую известность, стал кумиром страдающего комплексом российской неполноценности общества, и она, обойдясь без подсказок Фрейда, заучила облик отца наизусть, а потому сразу же узнала в Чеховском мужа.