Последняя мера представлялась необходимой, поскольку, согласно слухам (а на самом деле — шпионским донесениям) магистр Ливонского ордена Вильгельм фон Фирстенберг отправил богатую орденскую казну в Габзаль — для безопасности.
Сам же магистр находился в крепости Феллин, которая представляла собой главное защитное укрепление Ливонии. Взятие Феллина было объявлено главной задачей русских войск. Но на пути к Феллину лежали Дерпт и Нарва.
После долгой скачки Барбашин и татарские конники — теперь российские! — решили отдохнуть в тени деревьев. И в пяти верстах от Эрмиса, в жаркий полдень, войско расположилось для сна.
Барбашин намеревался продолжить поход позднее, когда жара спадет. Он привык щадить людей и коней и не подвергал их испытаниям, которые казались напрасными.
И настала тишина. Только всхрапывают кони, да негромко переговариваются люди — те, которые еще не заснули; кое-где пьют воду или, развернув тряпицу, извлекают из нее завтрак — кусок хлеба, кусок вяленого мяса, горсть сушеных яблок.
Где-то поблизости был неприятель. Где? Никто не знал и не трудился узнавать. Лагерь русских охранялся — но не слишком усердно: так, чтобы не нарушать обычая, выставили несколько караульных. Не от презрения к немцам — те уже доказали, что могут представлять собой грозную силу. Просто были уверены в том, что ливонцы не решатся атаковать врага, который превосходит их во много раз.
Может быть, куснет какой-нибудь дозор… Но это можно не принимать в расчет. Вероятнее всего, немцы будут, скрываясь в лесах, следить за передвижением конницы Барбашина, но в битву так и не вступят.
И вдруг все изменилось — в один краткий миг. Из леса с громкими криками вылетели тяжелые ливонские конники. Их было всего пятьсот. За ними бежало еще несколько сотен пехотинцев. Ландмаршал Филипп Бель, отважный и гордый, возглавил эту безнадежную атаку.
Для чего?
Ответ очень прост: Филипп Бель был рыцарем.
Он был воспитан в убеждении, что рыцарская честь превыше всего.
А это убеждение имело далеко идущие последствия. Конечно, ливонское рыцарство ставило своей целью прежде всего служение Богу и Деве Марии. Каждый день в орденских замках неизменно начинался с Литургии, а сами рыцари читали ежедневно богородичный антифон.
Вообще ливонцы уподобляли свою жизнь непрестанному служению Богородице (так, зимние кампании ордена обычно начинались на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, а летние — либо с Успения Богородицы, либо с ее Рождества). Все это Так. Но ливонцы, как всякие латинские рыцари, были горды.
Им не было знакомо чувство тишины и смирения, которое культивировалось в лучших из восточно-христианских полководцах — таких, как Александр Невский.