Тенебрикус совету последовал в точности. Он мало спрашивал, много слушал и все услышанное мотал на ус.
Флор впустил его в дом уже в сумерках. Не задавая вопросов, провел в горницу, усадил там за стол, сам принес кваса, чтобы до поры не тревожить жену.
Тенебрикус был высокого роста, загорелый, с очень морщинистым лицом. Заметно было, что морщины эти — не от возраста, а от множества перенесенных невзгод. Был гость Флора как старая скала, над которой прошлись все бури и ветры, как говорится в псалме. Солнце выжигало на коже свои отметины, ветер резал свои, сухой песок застревал в углах глаз, заставляя их гноиться, вечная влага засела в костях, искривляя их — незнакомец кособочился, что особенно бросалось в глаза, когда он садился или вставал.
— Еще мужчины в доме есть? — спросил Тенебрикус.
— Приживал мой, Сергий, — сказал Флор. — Монашеского настроения человек.
— Пусть придет, — устало приказал Тенебрикус и прикрыл глаза.
Он говорил тихо и совсем буднично, но ослушаться его было невозможно, столько сознания собственной правоты и властности звучало в его хрипловатом голосе. За плечами Тенебрикуса почти зримо вставала та организация, которая создала его, которая им пользовалась, не давая ему ни отдыха, ни пощады, которая когда-нибудь убьет его и, убив, будет прославлять. И все это — втайне, вдали от людских глаз, начертанное в анналах, которые никто и никогда не прочтет. Никто — кроме таких же, как Тенебрикус.
И Флор понял это без лишних объяснений и напоминаний. Просто встал, поклонился и отправился звать Харузина.
«Лесной эльф» читал. Книг в доме Флора было немного, все написаны — естественно! — на церковнославянском языке, но тем интереснее было разбирать эти витиеватые буквы, нарисованные тщательно, но не всегда с полным пониманием.
Харузин делал свои заметки, пытаясь кое-что переводить. Его скоропись вызывала у Флора странные чувства — неприязнь в смеси с восхищением. И хоть Харузин объяснил ему, что это — секулярное, то есть светское письмо, которое развилось из того же церковного устава и полуустава, — а все равно диковинно выглядели эти сплетенные вместе буковки. Точно паутинка тянется или нитку у хозяйки запутал котенок.
— Идем, — велел Флор своему «приживалу» (хоть это и было чистой правдой, а все же хорошо, что Харузин не слышал, как легко и естественно отнес к нему Флор это обидное определение!).
Книга, которую читал Харузин, была «Физиолог, или Слово и сказание о зверех и птахах». Забавно, как наши предки думали, например, о такой незатейливой пташке, как дятел: