Тут и мне передается зуд саморазоблачительных реминисценций, я тоже принимаюсь рассказывать, как некогда, совсем еще юным репортером, отправился для беседы в гости к восходящей кинозвезде. Слывшей, между прочим, почти что интеллектуалкой, что в значительной степени и остановило выбор начальства на мне, в своем кругу я тоже проходил как подающий надежды интеллектуал. Звезда оказалась моей ровесницей, тем не менее рядом с нею, с ее опытом светской жизни и престижных знакомств, я выглядел мальчиком. В ее квартиру я позвонил точно в назначенный час и застал героиню в постели, она через мужа, красивого, деликатного и почти оскорбительно вежливого художника, велела мне подождать и спустя некоторое время, неумытая и нечесаная, босиком приплелась в гостиную. Я впервые видел знаменитую красавицу, как говорится, неглиже и был благоговейно удивлен незначительностью ее лица, непородистой ее худобой, прикрытой стеганым воздушным халатиком, надетым прямо на батистовую ночную сорочку, от которой, казалось, исходил запах постели и детского сна с причмокиванием и со слюной, набрякшей в уголке рта. Больше всего смущали меня щуплые, синюшные ноги, которые красавица, усевшись на ложно-деревенскую полированную скамью, то растопыривала по-детски, то по-турецки складывала. При этом она еще сладко зевала, томно, по-кошачьи, потягивалась, называла высокого и плечистого своего мужа «лапушкой» и «малышом». Мои серьезные, в течение недели изобретаемые вопросы она выслушивала рассеянно, перебивая, нимало не заботясь об учтивости, особо тонкие мои формулировки какими-то домашними соображениями мужу: о том, сколько надо платить краснодеревщику за реставрацию музейной кровати, и о том, что на съемки в Кинешму она не поедет, сказавшись беременной. Ни от одной женщины в мире я еще не слыхивал тогда подобных откровенностей при постороннем, это пренебрежение условностями, вероятно сопутствующие миру известности и славы, сбивало меня с толку, однако я мужественно стоял на своем и продолжал формулировать свои киноведческим идеализмом проникнутые теоретические вопросы. Постепенно их академизм подействовал на актрису или, быть может, польстил ее репутации интеллектуалки, она окончательно проснулась и стала отвечать обдуманно, впрочем, обдуманность эта выражалась более всего в упоминании нескольких имен, чья репутация связывалась с эстетическим авангардом, а также в употреблении нескольких чрезвычайно распространенных тогда понятий типа «некоммуникабельность» и «нонконформизм». Каждому известному имени отдавалась дань почтительности, и вместе с тем произносилось оно с ощутимым оттенком снисхождения, так что вроде бы упомянутый художник, если бы знал о том, что его упомянут, должен был бы испытать к моей героине чувство признательности. При всем своем тогдашнем энтузиазме я не мог не ощутить, что в момент теоретизирования в голосе моей звезды появляются некие несвойственные ей интонации, вернее всего, чужие, только вот чьи, я не мог тогда определенно сказать.