Ибо это корпение — мое настоящее мужское дело. Независимо от результатов. Не по результату узнается призвание, а по процессу, по ощущению, что, отдавшись ему, нравственно совершенствуешься и ничему не завидуешь, ни славе чужой, ни успеху, ни благосостоянию, как угодно притягательным может быть оно, однако не выдерживает никакого сравнения с твоим делом. Оно — твое главное достояние, позволяющее тебе с достоинством ходить среди людей.
Инна между тем согласно поддакивает моим словам, настроение у нее как-никак улучшилось, она все чаще смеется беззвучным своим счастливым смехом, который словно бы предназначался удачливому и неунывающему человеку. Мы начинаем вспоминать былые редакционные забавы, те годы, когда по домам нас практически приходилось разгонять, потому что рабочий день, сам по себе полный розыгрышей и покупок, естественно переходил в вечер, похожий на спектакль в каком-нибудь блистательном театре миниатюр, причем главным персонажем почти каждой миниатюры — святым простаком, доверчивым идеалистом, прекраснодушным растяпой — выступала, как правило, Инна. В тот год она была ответственной за рубрику, повествующую о различных катаклизмах, происходящих на планете, — об ураганах, землетрясениях, извержениях вулканов и катастрофах, потрясающих воображение избалованного комфортом городского обывателя. Инниному характеру, ее романтической вере в чудеса верности и героизма, ее самоотверженной готовности в три часа ночи дежурить на Бородинском мосту без всякой цели, ради одной только школьной дружбы, эта рубрика соответствовала как никакая другая. Так вот однажды на случайно чистом листе тассовской информации специально для Инны было изготовлено сенсационное сообщение о реактивном самолете, совершившем вынужденную посадку на самый пик Эльбруса. Нелепость события, его чисто техническая абсурдность не могли смутить Инну, с юношеским упоением уверенную в том, что в жизни всегда есть место подвигу. Она вообще, как истинное дитя своего времени, полагала, что трудности и катаклизмы разного рода существуют только затем, чтобы их преодолевать. У кого-кого, а уж у летчиков за преодолением дело не станет. Начальство, разумеется, что было сил открещивалось от этой сенсации, взывая к нормальному здравому смыслу, она же ерепенилась, обещала ради компетентного комментария поднять на ноги любых специалистов и ведь наверняка бы подняла, да тут уж боязнь за репутацию родного издания вынудила нас признаться в умышленном подвохе.
Инна ужасно расстроилась тогда, не столько по поводу злокозненного нашего маневра, сколько от разочарования в несуществующем примере героизма и совершенного «летчицкого» мастерства. Теперь, однако, воспоминание о прошлом конфузе приобрело в ее ощущениях ностальгическую прелесть, он веселит, доставляет радость и к тому же все более и более подстегивает память. Инна сама уже с неожиданной и милой по собственному адресу иронией принимается вспоминать о своем журналистском подвижничестве, какое проявилось в особенности в общении с прославленным летчиком Матюшиным. Судя по всему, летчик не был заносчивым человеком, он был просто-напросто человеком занятым, к тому же разочарованным в немалой степени интеллектуальным уровнем наших коллег, их назойливо-изобретательными вопросами о том, какую бы одну-единственную книгу, какой цветок и какое кушанье он взял с собою на необитаемую планету. Душевная деликатность не позволяла ему резко и определенно отделаться от Инны, он морочил ей голову, назначал встречи и откладывал, не подходил к телефону, — самого безответного репортера такое поведение вывело бы из себя, однако Инна недаром посвятила себя воспеванию героических личностей, свою собственную деятельность она тоже проверяла законами чрезвычайных обстоятельств. И с удовольствием бы оказалась в том самом баснословном самолете, который якобы совершил посадку на Эльбрусе. Она все-таки сломила сопротивление легендарного пилота, прищучила его где-то в Обществе дружбы с народами зарубежных стран, куда он заехал ровно на две минуты между очередным испытательным полетом и лекцией в Академии, взяла у него самое счастливое в своей жизни интервью и в довершение всего, кажется, еще и влюбилась в героя. По крайней мере и сейчас веселый Иннин рассказ, несомненно, доставляет ей еще и лирическое удовольствие.