Километров через двадцать внезапно кончится снегопад, ослепительное солнце взойдет над степью, однако напрасной будет наша недолгая радость, асфальтовое шоссе, на котором мы не знали забот, оборвется, как обрывается полет пули, не достигшей цели, — дальше ничто, сплошная текучая глина, растопленная ярчайшим солнцем, смолянистая, отражающая солнечные блики. Мы поедем по ней, а вернее — поплывем, поскольку колеса потеряют под собою опору, и шоферы беспрестанно и горячечно примутся вращать баранки, для того чтобы удержать машины на стремнине дороги и не дать им сползти в кювет. У меня есть одно отвратительное интеллигентское свойство, из-за которого никогда мне не стать водителем, во всяком случае, никогда не овладеть техникой с полным сознанием своего неоспоримого права, — я ощущаю машину как живое существо, это повелось еще с детства, срывающийся вой мотора, истеричный свист буксующих колес отзываются в моем сердце пронзительной жалостью. Саше этот ложный гуманизм, по счастью, неведом, он гуманист подлинный, то есть выжимающий из подвластного мотора последние силы, ради его же и нашего общего блага, разумеется. Вообще у Саши типично русский характер, в обыденной жизни он насмешлив и недоверчив, придирчиво охраняет свою независимость от кажущихся посягательств и претензий, всегда готов к месту и не к месту «качать права», больше всего в жизни опасаясь прослыть доверчивым простаком, на котором все, кому не лень, воду возят, но стоит лишь судьбе подвергнуть нас малейшему испытанию, стоит ей хоть на мгновение бросить нам вызов, поставить под сомнение нашу профессиональную и человеческую состоятельность, как в Сашиной душе открываются неистощимые резервы скрытого энтузиазма. Молодечества. Злого спортивного азарта. Вот и теперь он ничуть не страдает от безнадежности нашей дороги, наоборот, она лишь дразнит его самолюбие, он почти весел в эти минуты, весел и зол, а потому внезапно красив — лихою и забубенной казацкой красотою. Мы выберемся кое-как на стерню недавно сжатой пшеницы и поедем по краю поля, отмечая про себя, что радоваться этой временной удаче ни в коем случае не следует, что наша благодать долго не продлится, что сегодняшние муки только-только начинаются. «Не она тебя везет, а ты ее», — будет приговаривать Саша, время от времени распахивая дверцу машины, чтобы удостовериться в правильности Женькиных действий. «Ну, Пантелей!» — скажет неодобрительно Саша или: «Ну, Степан!» — он принципиально не ругается матом и все эмоции досады и восторга, которые русский человек вкладывает в непереводимую экспрессивную фразеологию, выражает исконными российскими именами, произносимыми, впрочем, с необходимою однозначностью интонации.