— Евгений! — крикнет он с вечерней деревенской беззаботностью. — Ау! Чеши сюда, не забывай товарищей!
Но Женька испортит всю обедню. Сашин подвиг не вдохновил его, а, напротив, поверг в уныние, поставил перед грустным осознанием собственной несостоятельности и неверия в удачу. Понимая со злостью, что авторитет его броска тем самым поколеблен, поскольку выглядит он всего лишь случайностью и особым шоферским фартом, Саша решительно двинется через чавкающую стылую грязь на ту сторону лощины. Женька со смирением пропащего самолюбия уступит ему свое место за рулем. На этот раз алтайские шоферы заведутся. Конечно, скачущий «Москвичонок» им не указ, да и не пример для семитонных грузовиков, однако водительская самостоятельность перед лицом всемогущего калымщика льстит их солидарному чувству.
— Ну что, хозяин, — подначит дядька в тулупе тракториста, — может, замажемся? Если он опять просквозит, ты, гад, нас всех бесплатно вытянешь, а?
— Как бы его самого за задницу вытягивать не пришлось, — огрызнется тракторист, как цыган уздечкой поигрывая концом троса.
Я один, словно полководец, встану на том склоне, куда устремлен теперь расчетливый и хищный Сашин взгляд, Сашино искусство несомненно для меня, как сегодняшний день, и все же червь сомнения нет-нет да и шевельнется в груди: а вдруг это была лишь удача, неизбежно выпадающая на долю таких вот лихих, не склонных к сомнениям людей… Только ведь им не пристало бесконечно испытывать судьбу. Превращать свое везение в общедоступный спектакль. Я услышу рев мотора, похожий в эту секунду на ритуальный боевой клич, и вдруг перестану узнавать наш родной и любимый «Москвич». Предельная скорость изменит его черты, как искажает черты человеческого лица крайнее душевное напряжение, неведомая пластика появится в его стремительном беге — не то он стелется, не то вытягивается в струну, — теперь я увижу, как выглядит со стороны все то, что мне досталось пережить. Машина как будто бы переступает с ноги на ногу, поднимая в воздух то оба правых, то оба левых колеса разом, лишь на мгновение приходит она в соприкосновение с неверной, зыбкой почвой, фонтаны черных гнилых струй взмывают во все стороны; если страстное желание и впрямь обладает способностью преображаться в материальную силу, то моя воля, несомненно, способствует движению Женькиной машины. Не раз и не два мне покажется, что оно затруднилось и вот-вот бессильно прервется, сменившись провалом и увязанием, однако колеса так и не успеют погрузиться в обволакивающую жижу, они лишь скользнут стремительно по ее поверхности, веером разбрасывая потоки грязи, и «Москвич» вдруг взлетит, воспарит над стоячею этой жижей, только крыльев не хватит ему для того, чтобы продлить этот дерзновенный полет, потому что стремления и безумия достанет.