— С ума сойти! — совсем по-девчоночьи фыркает она, ноздри раздувая, всплескивая руками. — Воображаю, что вы обо мне думаете! Кто я такая в ваших глазах, просто чудовище избалованное! Барское дитя какое-нибудь! Да что вам про меня известно?! Если хотите знать, я семью из шести человек накормить и обстирать сумею, я полы так отдраю, что никакие матросы со своими швабрами не угонятся. Я на юге могу весь сезон на свою стипендию прожить, да еще самая нарядная буду, самая изящная. Могу, понимаете, а не хочу. А хочу жить по-человечески. Например, не ездить в вашем замечательном, лучшем в мире метро. Вот вы каждый день в нем ездите, хоть одну красивую женщину там встречали? Колхозницы в плюше да матери семейств вот с такими сумищами! Или еще стоит какая-нибудь, сияет, воплощение удачи, все сбылось, все достала — брюки кримпленовые, зонтик складной, духи арабские на весь вагон разят — вам это нравится?
Тут я молчу. Жажда жизни всегда меня ошарашивает, я пасую перед ней, воодушевленной, обиженной, вздымающей грудь, перед таким искренним и бесстыдным презрением к обыденности, что от него даже перехватывает дух. Надо думать, всегда находились честолюбцы, норовящие отомстить той заурядной повседневности, которая их взрастила, неприязнью и ехидством, сейчас мне кажется, что они — отдельная примета нынешнего времени. Все чаще попадается на глаза психологическая особь, сызмальства лишенная напрочь не то чтобы благодатной робости, но и просто уважения к миру, как законного наследства требующая себе всей полноты и совершенства бытия. Я же, к примеру, после любой пустяковой удачи, добытой к тому же трудами и усилиями, чувствую себя отчасти виноватым, прикидываю про себя невольно: чем за эту милость судьбы, за это ее снисхождение придется теперь платить, — чем я горжусь, чем, неужели рабством? Той породе людей, о которой я думаю, оно неведомо, они так сразу и явились на свет с властным комплексом правоты, ничем не доказанной, никакими личными достижениями или муками не заслуженной.
— Я вас обидела? — спрашивает Маша. — Что же вы молчите?
— Нет, нет, — пугаюсь я, — просто я себя разглядываю. Никуда не денешься, я тоже отчасти тот самый юмористический персонаж, который вы описали. Статистическая единица. Средний потребитель родного ширпотреба. Только вот галстук итальянский, и то паршивый, откровенно говоря. Для безработных сицилийцев, не иначе.
— Простите, пожалуйста, — никак она и вправду смутилась, — уж вас-то я никак не имела в виду. Честное пионерское. И вообще не об отдельных личностях речь, а о массе.