— Как жизнь, Петр? — спрашиваю я. — Как полеглые хлеба убираются? — Это тоже его журналистская идефикс — найти оптимальный способ уборки колосьев, полегающих от раннего внезапного снегопада. — А то я на Алтае у одного мужика приспособление видел для комбайна, в любой кузнице самосильно можно смастерить.
— Известно уже, — обрезает меня Петя, — но ты давай, если собственными глазами видел, напиши для нас. Прямо в номер поставим.
— Подумаем, — уклоняюсь я, — ты же знаешь, какой из меня аграрий. Ты мне лучше скажи, как у вас с юбилеем четырнадцатого декабря, есть что-нибудь стоящее?
— Да есть, вероятно, а что? — настораживается Петя.
— А то, что есть для вас потрясающий материал, — нагнетаю я эмоции, зная, как важно разжечь в Пете редакторское честолюбие. — Только вы и напечатаете, если захотите. Настоящее открытие, не столько в документальном плане, сколько в лирическом, в душевном, как о самых близких людях читаешь, никакой хрестоматии, никакого занудства.
— Интересно, — по голосу понятно уже, что моя реклама оказывает свое действие, — а кто же автор?
— Ну что ты! Тоже открытие своего рода. Представь себе, старая дама, чуть ли не современница самих декабристов, во всяком случае, их потомков. Прежнего закала человек. И пишет прекрасно, знаешь, без нынешней развязности, — мне известно, чем завлечь Петю, — строго и точно.
— Зачем я, корова, тебя продаю? — смеется Миша после того, как я, договорившись обо всем с Кобылкиным, кладу трубку. — Даже жалко, что отпустили старушку. Вдруг и впрямь графиня Волконская. Из Гомеля.
В этот момент из коридора доносится громкое и очень фальшивое пение: «На воздушном океане без руля и без ветрил…» Сомнений нет, Демьян благополучно нашел компаньона и теперь, влекомый сознанием долга, возвращается на базу. Вот он и входит в нашу комнату, распушив бороду и блудливо сияя желтыми безумными глазами.
Привет тебе, приют свяще-е-нный!
— Демьян, — говорит Миша, глядя при этом в окно, — ты что, приключений, что ли, на свою шею ищешь? До вечера не мог подождать? И главное — что за манера у вас, как только засадите, обязательно претесь в контору поблажить, побазарить, с начальством отношения выяснить! Меняются времена, неужели не доходит? То, на что раньше глядели сквозь пальцы, сегодня раздражает. Кончился наш детский сад, то есть, простите, студийный период. Никому теперь не докажешь, что ты такая спонтанная творческая натура, к которой полагается иметь снисхождение, понял?
— Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь? — вдохновенно комедиантствует наш друг.
— Ты самого себя бойся, — неожиданно без всякого юмора машет рукой Миша.