В отношении этих событий Зилбург также не мог не высказаться. Обсуждая участие Везалия в этих жутковатых приключениях и подчеркивая его лидерство, биограф ученого находит в них признаки того, что он был «пленником своих некрофильных и копрофильных наклонностей» и вообще был молчаливым, меланхоличным, непредсказуемым, угрюмым, душевно больным человеком».
Разумеется, все это может быть правдой; но в результате серьезных исследований свидетельств жизни Везалия не удалось обнаружить никаких сколько-нибудь заслуживающих доверия документальных подтверждений, оправдывающих такие определения. Легче восстановить витраж по нескольким осколкам, чем оценить личность по методам исследования научного материала, особенно учитывая недостаток информации, связанный с давностью событий.
Однако, несмотря на всю психоделическую болтовню, когда Зилбург придерживался проверенных фактов, его посещали некоторые очень красноречивые озарения, и, в конце концов, он смог представить образ Андреаса Везалия в нескольких предложениях, отражающих все, что этот человек олицетворял в зарождающемся мире медицинской науки:
В своей увлеченности [анатомией] он пошел дальше своих учителей Сильвия и Гюнтера. В возрасте четырнадцати лет эта страсть заставляла его вскрывать кошек и крыс. А в семнадцать-восемнадцать лет, повинуясь ее зову, он поднялся с ученической скамьи, отринув скучную декламацию работы Галена, перед лицом профессоров и нескольких сотен студентов вырвал нож из руки цирюльника и самостоятельно провел вскрытие трупа собственным смелым экспериментальным способом. В течение одиннадцати-двенадцати лет Везалий работал, влекомый этим мощным драйвом, для которого он нашел столь счастливое применение, почти полностью преобразуя примитивные, инфантильные, садистские наклонности в наивысшие профессиональные устремления; ни скептицизм друзей, ни открытая враждебность коллег и учителей, казалось, не могли удержать его на пути к своей цели. Он победил саму смерть, потому что, вскрывая и изучая мертвые разлагающиеся тела, он читал тайны жизнедеятельности живого человеческого организма. Кажется, в то время он действительно был одержим, как будто все, чего он хотел получить от жизни, – это осуществить свою единственную мечту.
Таким предстает перед нами Везалий. Здесь психиатру, который в большинстве других случаев вышел за границы имеющихся в его распоряжении доказательств, удалось ухватить самую суть индивидуальности ученого. Везалий был выдающейся личностью; легенды о нем слагали уже при его жизни, а все известные биографические данные подвергали тщательной проверке. Многие высоко ценят его ни с чем не сравнимые достижения, но есть и такие, кто обвиняет его в плагиате. Его целеустремленность подчеркивают так же часто, как его непостоянство, а количество страниц, посвященных его страсти к спорам (в этом он был похож на Галена), почти не уступает тем, что описывают его уважительное отношение даже к тем современникам, которых он мог бы по праву упрекнуть в некомпетентности. Но в целом, известно вполне достаточно, чтобы составить портрет Андреаса Везалия, хотя в оценке его заслуг и преданности науке мнения расходятся. По крайней мере, таким его образ сохранился в анналах медицины.