Вот почему пришлось взять свечку…
После этого, сев на край постели, она ранила себя, неловко и боязливо, потом, судя по кровавым следам, подошла к очагу и бросила в огонь нож, чтобы уничтожить отпечатки пальцев!
Затем она дотащилась до окна и…
Мегрэ уже заканчивал свою работу, как вдруг он резко обернулся. Послышались голоса и шум борьбы. Дверь отворилась, и на пороге в дверном проеме возник странный и зловещий силуэт Амелии Потрю в нелепой юбке, в ночной кофте, с перевязанной грудью и руками. Взгляд ее был неподвижен. За ней виднелась фигура Мари Лакор, громко возмущавшейся такой неосторожностью.
У Мегрэ не хватило духу заговорить с больной. Он предпочел завершить начатое дело и не ощутил даже удовлетворения, когда бочка раскололась надвое и внутри обнаружились связки бумаг — те самые облигации ренты и акции железнодорожной компании, которые были всунуты в бочку через отверстие.
Ему хотелось немедленно уйти или, подобно этому грубияну Марселю, хлебнуть большой глоток рому прямо из бутылки.
Амелия по-прежнему не произносила ни слова. Рот ее был полуоткрыт. Если она потеряет сознание, она упадет на руки Мари Лакор, которая выглядела более слабой, чем она, и к тому же была беременна.
Ну что ж! Это была сцена из какого-то другого века, из другого мира. Мегрэ взял бумаги и пошел к двери — прямо на отступавшую от него Амелию. Он положил свою находку на стол в спальне.
— Сходите за мэром, — сказал он Мари Лакор сдавленным голосом. — Он будет свидетелем. А вам, — обратился он к Амелии, — лучше всего лечь.
Несмотря на профессиональное любопытство и закаленные нервы, Мегрэ предпочел не смотреть на нее. Он только слышал позади себя скрип пружин кровати. Он продолжал сидеть спиной к старухе, пока не появился мэр, здешний фермер, который, не решаясь зайти, боязливо топтался у порога.
В селении не было телефона. Пришлось послать нарочного на велосипеде в Витри-о-Лож. Жандармы прибыли почти одновременно с фургоном мясника.
Небо по-прежнему было свинцовым, западный ветер гнул деревья.
— Вы нашли что-нибудь?
Мегрэ ответил уклончиво, он не испытывал особенной радости, хоть и понимал, что это дело будет объектом длительного изучения в кругах криминалистов, не только в Париже, но и в Лондоне, в Берлине, в Вене и даже в Нью-Йорке.
А пока что, взглянув на Мегрэ, каждый решил бы, что он просто пьян.