А ведь бывало, бывало… не раз и не два иностранные волонтёры попадали под «дружественный огонь» в виду полнейшего незнания языка. Особенно при ночном патрулировании. Оклик… и при ответе на неправильном языке… выстрел.
– Назовись!
– Пресса! Россия! – подъехавший бур, совсем ещё молоденький парнишка, оглядел нас и похмыкал.
– К Сниману и Де Вету, – пояснил я, несколько нервируемый многозначительным хмыканьем.
– Петер! – не отворачивая от нас головы, крикнул бур.
На зов из темноты подъехал совсем мальчишка, лет двенадцати от силы, но уверенно держащий карабин на сгибе локтя. И вот ей-ей! Этот, случись вдруг замятица, не промахнётся, даже падая с седла!
– Скачи к отцу, да скажи – проводим русских до Снимана! Патрулей вокруг Ледисмита и без нас предостаточно, а вот за прессу опасаюсь – наткнуться на кого-нибудь излишне ретивого…
Он смолк многозначительно, и мальчишка умчался, гордый поручением. Сам же юный бур, оставшись в одиночестве, тут же скинул с себя маску степенного командира, и оказался изрядно любопытным и очень болтливым. Скорее даже не болтливым, а будто соскучившимся по общению.
Интересовало его решительно всё – кто такие русские и зачем нам царь? Есть ли у меня невеста и насколько сложно научиться живописи?
Санька, воодушевившись возможность поговорить на любимую тему, принялся рассказывать, возмещая недостаток слов размахиванием руками, мычаньем и выразительными взглядами в мою сторону.
– … холст, но не простой, а… – брат забыл слова и начал пучить глаза и махать руками, подбирая слова.
– Подготовленный? – переспрашиваю у него на русском.
– Агась! – перевожу, затем вместе объясняем буру, как грунтовать холст желатином или рыбьим клеем, как…
Корнелиус впечатлялся, ахал, и наконец признался застенчиво, што тоже – рисует.
– Угольками, – вздыхал он, – потом…
Выразительное движение, будто стирает нарисованное, и снова вздох… Батюшка у Корнелиуса из самых твердолобых кальвинистов, и крепенько держит сына. Один из местных проповедников, с паствой в полсотни человек таких же упёртых до полной… полной…
«– Упоротости».
… точно!
Расстались если не друзьями, то хорошими приятелями. Напоследок, уже на виду лагеря Снимана, Чижик долго втолковывал буру, што живопись, она вообще ни разочка против религии.
– Портреты… ну ладно, ежели по вере нельзя, ладно! А неужели отказался бы увидеть, как ферма прадеда выглядела, до Великого Трека? Во-от… не рассказы через поколения, а была б картина… а?!
Обменялись адресами, куда писать письма, и я с трудом оттащил брата, почуявшего неофита.
– … доска ещё! Грифельная! – выкрикивал Чиж, развернувшись в седле чуть не до излома позвонка.