Во время разговора я продолжал внимательно следить за приборами. Нет поле излучателя так и не прощупывалось. Поймал импульс Иана — только для того, чтобы убедиться, что его результаты те же. Потом долгое время мы летели молча. Наконец Щербаков сказал:
— Нам надо как можно скорее связаться с Мооном.
Лайтис следил, как я разворачиваюсь, направляя ракетолет к побережью. Спросил:
— Интересно, как вы найдете Моона? На Иммете никто не знает точно, где он живет.
Высадите меня. пожалуйста.
Щербаков протянул стоящий у переборки аварийный мешок:
— Вот, Матт. Здесь все необходимое. Микрорация, портативный излучатель, запасы энергопитания, надувная лодка, одежда.
— Спасибо. — Лайтис подтянул к себе мешок. Я опустил ракетолет. Щербаков открыл люк, помог Лайтису спрыгнуть. Матт, уже стоя на земле, сказал вдруг:
— Не передавайте Моону и его дочери о нашем… разговоре. Вы обещаете?
Над прибрежными скалами управление ракетолетом взял Щербаков. Вглядываясь вниз, сказал задумчиво:
— Запомни, Моон — человек, проживший здесь, на Иммете, полжизни.К тому же серьезный, талантливый ученый. Не буду объяснять азы психологии творчества, но характер таких людей всегда состоит из парадоксов. И еще, Влад. Мы с тобой в критической ситуации. Пока в силу некоторых причин я не хочу раскрывать ход своих мыслей. Просто предупреждаю: ситуация может оказаться самой неожиданной.
Щербаков снизил скорость до минимума. Я смотрел вниз: там давно уже тянулось знакомое нагорье. И неожиданно увидел фигурку. Уна стоит на еле заметной кромке песка и машет рукой.На ней подвернутые до колен брюки, рубашка с распахнутым воротом, козырек от солнца. Увидев за стеклом меня, сжала над головой руки.
Щербаков осторожно опустил аппарат, я открыл люк, спрыгнул, и ракетолет сразу же ушел вверх, скрылся за скалами. Уна подошла ко мне и, улыбаясь, сморщила нос:
— Ну? Все в порядке?
Она говорила спокойно, будто мы не разлучались, будто мне только что не грозила смерть. Здесь, в бухте, со мной остались только крики птиц, плеск воды и Уна. Я вглядывался в ее лицо. Мне вдруг показалось, что я вижу его впервые.
— Что ты молчишь?
— Я не молчу.
— Если бы только видел себя. Живого места нет. — Она тронула ладонью мою губу. — Подожди, принесу порошок.
— Какой порошок?
— Ксилловый. — Повернувшись, она побежала к скалам. Я крикнул:
— Уна, стой! Куда ты?
Она махнула рукой, скрылась и минуты через три вернулась. Порошок, мелкий, серый, напоминавший обычную пыль, был насыпан прямо в ладонь.
Осторожно притрагиваясь к порошку указательным пальцем, Уна стала протирать мои ссадины, нашептывая: