Если вкратце, то на основании всех увиденных мной материалов по делу и всего услышанного мною на слушаниях я полагаю, что Джей регулярно насиловал своих детей в детстве и когда они были подростками. И мои труды помогли добиться для него оправдательного приговора.
Чтобы вновь подчеркнуть основные профессиональные и этические принципы, скажу: конечно же, мне не было известно наверняка, что Джей был виновен. Он этого ни разу не признал: напротив, с того самого момента, как он зашел в переговорную, источая зловонный запах сигаретных окурков вперемешку с винным перегаром, и неуклюже втиснул огромные жировые складки своего брюха в стоящий напротив меня стул, он упорно твердил о своей невиновности. Признай он хоть раз мне или старшему барристеру, ведущему дело, что его дочки, двадцати четырех и девятнадцати лет, говорили правду, когда явились в полицейский участок тихого пригорода и спокойно заявили, будто их отец насиловал и сексуально домогался их начиная с пятилетнего возраста, я не мог бы точно так же его защищать.
Круг моих обязанностей строго определяется адвокатским кодексом: если клиент говорит мне, что он что-то сделал, то я не могу категорично заявлять в суде, будто он этого не делал. Вопреки устоявшемуся образу адвоката защиты, нагло врущему до потери пульса, будучи в сговоре со своим подзащитным, посвященному в детали его вины, но при этом бесчестно вырисовывающему перед доверчивыми присяжными картину его абсолютной невиновности, законы профессиональной этики более чем однозначны. Мой первоочередной долг – пред судом. Хотя мой клиент и пользуется правовым иммунитетом – и в случае, если он признает свою вину мне в личной беседе, я не стану сообщать об этом суду – я не могу представлять в суде позицию, о лживости которой знаю наверняка. Если бы я так поступил, то мог бы оказаться на дисциплинарных слушаниях с последующим лишением адвокатского статуса.
Если клиент говорит мне, что он что-то сделал, то я не могу категорично заявлять в суде, будто он этого не делал.
Таким образом, в случае признания клиента, единственное, что я могу делать дальше, так это с его одобрения заявить о признании подсудимым вины либо же, если он продолжит отрицать свою вину, опять-таки по его указанию «подвергнуть сомнению надежность имеющихся доказательств», перестав утверждать в суде о его невиновности. То есть я бы продолжал его защищать, однако руки бы мои при этом были связаны. Я мог бы аккуратно «прощупать» показания свидетелей обвинения, обозначить все замеченные нестыковки и задать присяжным вопрос: «Уверены ли вы в том, что подсудимый виновен?» Но я не мог бы заявлять свидетелю, что тот лжет, либо же сообщить в своей заключительной речи присяжным, что мой подзащитный не совершал вменяемых ему противоправных действий. Если же клиент, несмотря ни на что, захочет продолжать активную линию защиты, то я окажусь, выражаясь юридическим жаргоном, «в профессиональном затруднении». Я буду вынужден отказаться от дела, а ему придется найти нового барристера, которому он сможет дать новые указания о своей невиновности.