И вскоре мы услышали, как в больнице сняли трубку.
Карен удивительно владела собой. Она коротко объяснила, чего она хочет. Что отвечал Кристиан, не знаю. Но он врач, на него ее желание не могло подействовать так, как оно подействовало на нас.
Вернувшись, Карен села на стул, на котором сидела прежде.
— Я хотела бы, чтобы вы все ушли, — сказала она.
— Не могу ли я… — начали мы все трое хором.
— Нет, спасибо. За мной заедет Кристиан. Я хочу видеть Эрика. Очень прошу вас, уходите.
Мы стояли в растерянности, не зная, как быть.
— Я на машине, — сказал наконец Пребен. — Если кто хочет, могу подвезти.
— Спасибо, — согласилась Лиза.
Я предпочел пойти пешком.
Всего за несколько минут я проделал короткий путь до Хавсфьордсгате.
Дома я запер дверь и посмотрел на часы. Десять вечера 2 сентября — в это время мы со Свеном должны были справлять свой пятнадцатилетний студенческий юбилей.
Я позвонил Карлу Юргену. Его не было дома. Я позвонил в полицию, но мне ответили, что инспектор Халл на выезде. С кем бы мне еще хотелось поговорить?
Нет, ни с кем. Эрик умер естественной смертью. Такой смертью часто умирают люди его комплекции при такой нагрузке. Я убеждал себя, будто верю в это.
Сунув руку в карман пиджака за сигаретой, я нащупал орден «За заслуги» на узкой шелковой ленточке. И несколько мгновений сидел, уставившись на него.
Не хочу я ни о чем думать. Подожду до завтра, пока не поговорю с Кристианом. Проглотив две таблетки снотворного, я лег. Только сначала открыл окно.
Внизу по улице, пошатываясь, брели трое немолодых юбиляров.
Пьяными, счастливыми и фальшивыми голосами они пели «Гаудеамус игитур».
— Авраам Линкольн родился, как известно, в 1809 году. Помните, в маленькой деревянной хижине лесоруба в Пенсильвании? — сказал я.
Однажды мы со Свеном жили в маленькой хижине у истоков Усты, и тогда…
— …Это был великий год. В том же самом году родились Гладстон и Теннисон.
Эрик часто говорил, что вообще в стихах не разбирается, но все же английская поэзия…
Нет, так нельзя. Что бы я ни говорил, что бы ни делал, о чем бы ни думал, мысли, как маленькие ручейки, сливались воедино, исчезая в мощном потоке воспоминаний под названием «Свен и Эрик».
— Ты позабыл о Дарвине, — сказал Уле.
Я вздрогнул. Ну да, я сижу на кафедре в 5-м «английском» классе и должен рассказать об Аврааме Линкольне и о Гражданской войне в Америке.
Представляю, какими долгими были паузы после каждой моей фразы. Уж если Уле, которого я не вызывал, заговорил сам… Обычно с ним такое не случалось.
И тут меня осенило: Уле хотел мне помочь. И, обведя взглядом класс, я увидел тридцать пар глаз, которые смотрели на меня без малейшего любопытства. Лица были просто озабоченными. К счастью, мои ученики не подозревали о том, что накануне умер Эрик и я просто считаю минуты до конца занятий, чтобы мчаться в больницу к Кристиану.