— Дарвин тоже родился в 1809 году, — сказал Уле. — По-моему, он был самым великим из всех.
— Извините меня, ребята, — обратился я к классу. — Не за то, что я забыл о Дарвине, а за то, что я сегодня такой рассеянный. Вы знаете, чем это вызвано, мы с вами говорили на эту тему. Надеюсь, скоро все пройдет и я опять смогу спокойно работать, иначе это было бы нехорошо с моей стороны.
Класс не ответил. Ребята отвернулись и стали смотреть в окно.
Я никогда не забуду этих ребят.
В течение пяти лет я видел их каждый день, кроме выходных и праздников. Они были заносчивыми и застенчивыми, обидчивыми и дерзкими. Но в трудную минуту они проявили такт и готовность помочь.
Они не ударят в грязь лицом, когда им придется держать экзамен в школе жизни.
Уле оторвал взгляд от окна.
— Может, мы придумаем что-нибудь, что тебя отвлечет, — сказал он. — Тебе вовсе не обязательно читать нам лекцию об Аврааме Линкольне. Про него легко выучить по книжке. Все, кто были уби…
Уле побагровел.
— Кха-кха, — закашлялись ребята и опять уставились в окно. Положение спасла малышка Осе с круглыми щечками.
— Давайте проведем дискуссию, — предложила она. — Темой будет тезис Уле «Дарвин более велик, чем Линкольн, Гладстон и Теннисон». По-моему, нельзя сравнивать двух государственных деятелей, поэта и ученого и говорить про одного из них, что он самый великий. Сначала надо выявить какое-то их общее свойство, только тогда и можно спорить, кто из них самый великий. Иначе я не понимаю, что Уле имеет в виду.
Она прекрасно изложила свою мысль.
— Олл райт, — сказал я. — Разберемся с Дарвином. Начинай ты, Уле.
Уле выскользнул из-за парты и выпрямился. Сегодня на нем был полосатый хлопчатобумажный свитер; джинсы с двумя узкими трубками штанин держались на самой нижней линии его узких бедер.
— Линкольн, Теннисон и Гладстон были люди способные, — сказал он. — А Дарвин… — Он помолчал, подыскивая слова. — Дарвин был явлением редким. Редким потому, что у него была своя идея…
Благослови тебя Бог, Уле. Ты сумел меня отвлечь. Не надолго, всего лишь на какой-нибудь скудный час школьного урока. И все же это помогло.
Кристиан в белом халате сидел за письменным столом у себя в кабинете.
Белый халат всегда внушает мне особое почтение. В почтении к белому халату Кристиана смешивались детский страх перед врачами и детский же страх перед старшим братом, который может тебе наподдать. Я смотрел на Кристиана, на две тесемки вокруг запястий, на стетоскоп, торчащий из его левого кармана, вообще на все, что стояло за словом «врач».
— Почему ты носишь стетоскоп в левом кармане? — спросил я.