— Я тебя понимаю, — сказал Карл Юрген.
— У меня своя теория насчет того, кто убил Свена и Эрика, я уверен, что прав, и знаю, почему совершено убийство. Я даже составил план, как получить доказательства.
— Ты можешь рассказать мне, в чем состоит этот план?
— Нет, — сказал я, — потому что не верю, что ты хороший актер. И кроме того…
— Что кроме того?
Я подумал.
Нет, я не могу открыть мой план Карлу Юргену. Он никогда не согласится в нем участвовать.
— Карл Юрген, — сказал я. — Я счастлив, что моя мать может быть великолепной актрисой, ее я и посвящу в часть своего плана.
Она даст сигнал. Ты поймешь. Но тебе покажется, что ее слова абсурдны… И ты станешь протестовать. Карл Юрген, обещай мне, что, несмотря ни на что, ты подчинишься ее требованию, что ты предоставишь мне быть режиссером этого вечера. Можешь ты мне довериться?
Он долго смотрел на меня. Казалось, он изучает мое лицо. Не знаю, что он в нем обнаружил.
— Ладно, Мартин. Я подчинюсь словам, которые будут произнесены, и предоставлю тебе на этот вечер выступить в роли режиссера.
В Бакке, когда мы с матерью пили послеобеденный кофе, я рассказал ей все, что, по моему мнению, ей следовало знать.
Вообще-то говоря, я понятия не имел о том, что она думает о разыгравшейся этой осенью трагедии. Она избегала разговоров на эту тему. Вообще не проявляла к ней никакого интереса. Мне даже начало казаться, что она в какой-то мере разделяет позицию тех, кто считает, что, если о неприятном не думать, его как бы и нет. Но сейчас моей матери предстоит оказаться в гуще событий. Я даже собираюсь отвести ей в них весьма важную роль.
— Мама, — сказал я, — завтрашний вечер не обещает быть приятным.
Она посмотрела на меня, но промолчала. Это само по себе значило очень многое.
Словно мать сразу поняла, что роковой час пробил.
— Мне нужна твоя помощь.
— Понимаю, сынок.
Она была вовсе не так безучастна, как я думал
— Мы никогда не говорили с тобой о том, что произошло осенью, — сказал я. — Разве что обменялись двумя-тремя фразами. Однако мы никогда не обсуждали случившееся. Но я, мама, все это время ни о чем другом не думал.
— Я тоже почти все время думала об этом, Мартин. Но я ничем не могла помочь, вот и считала, что нет смысла во время твоих редких приездов в Бакке тревожить тебя разговорами об этой трагедии.
Я закурил сигарету и подумал, что был несправедлив к матери. Нет, в ней отсутствовал не интерес, а жажда сенсаций.
— Но завтра ты можешь мне помочь, мама.
— Дай мне сигарету, мой мальчик, и объясни, что надо сделать. Только не спеши и по порядку.