Тургеев мотнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Оглянулся на Таркова, который слегка раскачивался, то прижимаясь, то отталкиваясь спиной от горячего камня, и, прищурившись, продолжал неотрывно смотреть на дальний распадок. Южную сторону распадка покрывала молодая поросль тонких, как церковные свечи, лиственниц. Голова тяжелела от мыслей, обрывков воспоминаний. «Когда же успели они вырасти? Вон там размещался лагерь. И следа не осталось от бараков. Лишь деревянные столбы, поваленные в разные стороны, опутанные мотками колючей проволоки, очерчивали зону. И в том распадке был лагерь. И в следующем. Сколько же их, воров и политических, саботажников и бандитов, проституток и жен врагов народа, свозили сюда со всех концов огромной страны? Это их руки перевернули землю в долине, срубили под корень вековую тайгу. Трудом мы их не перевоспитали, но золотую промышленность создали».
Тарков вздрогнул. Оголенные, сопки, уходящие вдаль насколько хватало взору, казалось, вдруг оцепенели в ужасе от всего, что видели, что слышали за долгие годы, что, казалось, вот-вот должно было прорваться наружу истошным воплем.
«Что это со мной?» — Тарков придал ладонь к груди. Колкие удары сердца мешали спокойно вздохнуть — «До белой горячки допился, полковник!»
— Спустись вниз, — услышал Тургеев тихий голос Таркова, — пошли кого-нибудь за Жарченко. Я здесь посижу.
Смятение охватило Таркова, искало выхода, и когда он увидел высокую, сильную фигуру Жарченко, легко вышагивающего по крутому склону сопки, заметил на моложавом лице директора прииска самодовольную улыбку уверенного в себе человека, он ощутил всплеск ядовитой горечи, ненависти; заполнившей все нутро. А ведь был, таким робким, послушным. Как же и когда я его прозевал. — Тарков сделал вид, что не заметил протянутой руки Жарченко и, повернувшись лицом в сторону долины, глухо сказал:
— Пошли.
Впереди слышался рокот бульдозеров. Тарков молча шагал напрямую через заросли стланика, пока не вышел на открытое место. Присел на корень поваленной бульдозером лиственницы, тяжело перевел дыхание. Перед ним высилась сопка, у подножия которой тянулась неширокая полоса густого лиственничного перелеска. На берегу ручья теснились тальник и ольховник. Склон сопки отлого уходил вдаль. Здесь господствовала вековая тайга. Бульдозеры с трудом валили громадные деревья, корчевали пни и сразу же начинали снимать верхний, пустой от золота, слой почвы.
— Что они делают? — голос Таркова звучал деланно спокойно.
«Сам же знаешь отлично!» — подумал Жарченко, но сумел сдержать себя. Ответил спокойно: