Дальнов и сам чувствовал неубедительность своих доводов, но идти дальше не решался. Его устраивало в данной ситуации то, что члены райкома, в принципе, не встали на защиту Таркова. Теперь оставалось одно, главное, — провести свою линию при избрании нового секретаря.
— Есть ли необходимость обмениваться мнениями по данному вопросу? Или перейдем к избранию?
Дубовцев заметил, как Жарченко сделал попытку встать, но сидевший рядом Поташвили придавил его плечо рукой. Однако в середине зала поднялся невысокий, коренастый Игнатов, бурильщик с прииска «Западный».
— А я, к примеру, поддерживаю Карликова! — звонко выкрикнул он. — Таких, как Тарков, надо гнать к… этой самой бабушке! Ему целый район доверили, а он… — Бурильщик рассекал кулаком воздух. — Я считаю, нельзя его отпускать чистеньким из района, чтобы он снова где-нибудь не уселся в теплое кресло! Он уедет, а кто мазутное пятно, что теперь на всех нас, коммунистах района, смывать будет?
— Опоздал, Игнатов! — выкрикнул молодой задорный голос с последнего ряда. — Он с чемоданами уже того!
— Совсем хорошо! Зачем отпустили?
В проходе показалась высокая сутулая фигура старика в толстом свитере. Шел он молча, не глядя по сторонам, и лишь около сцены остановился, поднял голову.
— Можно мне, товарищ Дальнов, внести предложение? Векшин моя фамилия, шурфовщик. — Не ожидая ответа, поднялся к трибуне. Окинул зал сердитыми глазами, пошевелил лохматыми клочками седых бровей, хрипло спросил!
«— Ай не стыдно вам, горнячки? На кого шумим? Да на себя же самих. Выходит, мы все с луны свалились. Или мы не знали тогда, два года назад, кого избирали секретарем? Что-то вы быстро позабывали, что он вытворял еще при Дальстрое, когда в погонах ходил! Вы же голосовали! Вот уж воистину, ум без разума — беда. Только я считаю, на всю жизнь пугаться нечего. На всякую беду страху не напасешься.
— Беда не дуда! — крикнул тот же веселый голос с последнего ряда. — Станешь дуть, а слезы идуть. Ты сам-то где был, умник?
— Меня не трожь! — загремел Бекшин. — Вычеркнул я Таркова из бюллетеня! И на пленуме поднял руку за отвод. Тут моя совесть чиста, — Бекшин вышел из-за трибуны, глянул в зал. — Так что хватит, горнячки, балаболить.
— Правильно говорит Бекшин!
— Пошли дальше!
— А дальше вот что, я по-другому скажу о Таркове. Почему Тарков да Тарков? Ну, был он голова всему. Много бед принес. На пять лет остановил жизнь в районе! Таркова не стало, нет его. Значит, и спросить не с кого? Так ведь вот они, члены бюро, остались. Как и при Таркове сидят в президиуме. И глаза долу от стыда не клонят. Почему мы с них не спросим? Когда «ура» кричать, так мы тут как тут, как штыки торчим! А когда виновного за шиворот вытащить и на раскаленную сковородку этим местом усадить — все по кустам. А ведь вы рядом с Тарковым были, дружно ему помогали, делали все, что он велел. Не потому ли Тарков и стал Тарковым, что рядом с ним были не истые коммунисты, а подхалимы! Блюдолизы! За шкуру свою дрожали. Возражать боялись. Если мы жизнь не повернем против них — завтра новый Тарков объявится. Много нас, вон сколько в зале сидит, мы же сила, а понять этой нашей главной беды не хотим.