— Как вы смеете! — простонал Кубашов, лицо его побелело, голос сипел, губы нервически дергались. — Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Вы же посягаете на святая святых, на народную власть, кровью завоеванную. Ради нее тысячи людей…
Кубашов, брызгая слюной, наступал на Жарченко, который невольно пятился назад, пока не натолкнулся на диван — пружины зло скрипнули под тяжестью его могучего тела.
— Не передергивайте…
— Вы! Вы! — Кубашов уже кричал. — Вы лично и все ваши дальстроевские сподвижники залили Колыму кровью, опоясали тайгу колючей проволокой! Вы хотите все это узаконить на вечные времена., Нет! — Кубашов отошел к окну, сделал глубокий вдох, задержал, пока хватило сил, и медленно выдохнул — Нет, не будет этого. Советская власть, та самая, которую вы превратили в фикцию, урезали, обкромсали, пришла сюда, на Колыму, и говорит вам: «Все! Кончилось! Либо вы станете советским директором и сделаете прииск советским, либо…» — Кубашов неожиданно умолк, отвернулся, болезненная гримаса исказила его лицо.
— Тоже расстреливать будете?
— Не мешало бы кое-кого и шлепнуть, — глухо, с ненавистью произнес Кубашов, опускаясь на стул, — хотя бы для частичной компенсации горя и страданий тысяч, вся вина которых заключается в том, что они поверили нам и пошли за нашей революцией, и были обмануты.
Жарченко ошалело смотрел на Кубашова — он не ожидал такого признания.
— Не бойтесь, — продолжал Кубашов прежним тоном, — подобное бывает в жизни народа только раз за всю его историю…
…Вскоре после отъезда Кубашова на полигоне появились Тарков и Тургеев, совершавшие обычное стремительное турне по приискам «в паре», как шутили горняки. По всему было видно, что Тарков еще не одолел подавленного состояния после возвращения с охотничьей базы, где, как он любил повторять, «чуток передохнул от каторжной работы», он молча ходил вслед за Тургеевым, пытался вслушаться в петушиный его голос, срывавшийся порой на визгливый крик. Иногда вставлял две-три фразы, а чаще согласно кивал головой, и снова устремлял мутный взгляд куда-то вдаль.
Тургеев отлично знал горняцкое дело, пройдя на золотых приисках через все ступени профессиональной карьеры: от горного мастера до директора горного, управления. На любой должности работал он самоотверженно, не жалея себя, влезая во все закоулки приисковых дел. И не понимал, и не хотел понять, что на посту директора управления работать надо по-иному, что он создает нервозную обстановку на приисках, выбивает руководителей и Специалистов из привычной деловой колеи, лишая возможности решать производственные вопросы спокойно. Тургеев, постоянно подгоняемый Тарковым, не мог отступить от въевшегося за годы работы в Дальстрое принципа: «Давай! Давай!»