Капитаном на этот раз оказался шустрый малый. Борода, к слову, у него отсутствовала как класс, но бриться юноше все же хотелось. Поэтому на щеках имелось сразу несколько отметин настоящего мужчины, оставленных кровожадной бритвой.
Моя монета не успела прокатиться по палубе, как ее, гордо демонстрировавшую всем выщербленное ребро, подхватила загребущая капитанская ручонка.
— Что упало — то мое, — весело скалясь улыбкой, заявил молодчик.
Я и рта не успела раскрыть, как сидящая неподалеку дама весьма смелых габаритов пробасила:
— Красавчик, ты там не сильно дергай судном-то, а то я сейчас как упаду со скамьи, и тебе такого счастья не унести будет.
После столь провокационной реплики говорившая удостоилась внимательного капитанского взгляда. Юноша затравленно сглотнул и заявил, что он пошутил.
Мужик, что сидел рядом с пышкой, печально вздохнул и пробубнил в пространство под нос: «ну вот, а я надеялся…», за что и схлопотал, как позже оказалось, от своей фигуристой благоверной. Зато во всем произошедшем был несомненный плюс: капитанчик, от греха подальше, обошел меня стороной, взяв в плату один пенс, вместо положенных пяти.
Пока мы плыли, я молилась. Молилась так истово, как никогда до этого. Посудина грозила развалиться, скрипя на все лады. Остальные же пассажиры, видимо, привычные к такому ежедневному экстриму, вели себя на редкость флегматично. Кто-то грыз яблоки, кто-то вязал крючком длиннющий шарф цвета птичьего благословения. Девушка с обветренным лицом, что сидела напротив меня, зажав между ног корзину с вишней, с упоением выдирала из какой-то старой и до жути потрепанной книги страницы и вертела из них кульки. Эта картина того, как она ловко орудует, потроша издание, навела на мысль, что нам выпало для жизни удивительное время, когда варварство и прогресс идут рука об руку.
Наконец батискаф причалил.
Пассажиры вставали со своих мест и шли к выходу резвой походкой бывалых матросов, чуть шатаясь и закладывая кренделя. Я очутилась на земле одной из последних. Памятуя о маршруте, озвученном старушенциями, бодро потопала к отделению Оплота.
Неприятности начались еще по дороге. Чем ближе я подходила к своей цели, тем чаще на меня косились, оборачивались, тыкали пальцем. Сначала не понимала, отчего такие перемены, а потом дошло: я приближалась к серебряному кварталу столицы, миновав уже ремесленные: медный и бронзовый.
На все эти смешки хотелось сжаться и убежать. Но лишь крепче стиснула зубы, повторяя про себя: «Я — корабль. И не важно, что вокруг. Я не потону до тех пор, пока все это будет снаружи меня, а не внутри». И шла. Шла с поднятой головой, смотря прямо вперед.