Во второй заход я решила тюкнуть яйцо вдоль. Не сказать, чтобы результат меня сильно порадовал: ударила я от души. Но маска из желтка на лицо, говорят, очень полезна и питательна. Этим и утешилась.
Вытерев щеки полотенцем, я, как истинный ученый, решила: раз эксперимент с продольным сечением оказался неудачен, значит, должно повезти с поперечным. Не сразу, методом проб и ошибок, на шестом яйце я постигла искусство ровного разделения скорлупы пополам без глобальных последствий.
Когда и мы с глазуньей отмучились, я глянула на дело рук своих. Оно впечатляло. Один край этого впечатления уже подгорал, второй — застыл полупрозрачным жидким студнем. И тут мне подумалось: сотворение яичницы — это очень интимный процесс, в котором участвую собственно я и яйца. Но ощущение, что между нашими трепетными отношениями есть еще и кто-то третий, не покидало. И я наконец-то вспомнила: еду еще надлежит и посолить.
Обернулась в поисках солонки. Та одиноко стояла на краю стола, прямо как дерево посреди поля. Правда, в масштабах кухни роль молнии исполнила я: потянулась к посудине, но рука, познавшая, как и лицо, целебность желтка, соскользнула с фаянсового бока солонки. В результате та покачнулась, и слетевшая с нее крышка резко покатилась по полу.
— Упыри тебя побери! — с сердцах ругнулась я и, встав на четвереньки, полезла под стол искать беглянку.
От солеразведывательной работы меня оторвало заинтересованное мужское:
— Такой ракурс мне определенно нравится.
Я так и замерла: с оттопыренным задом, на четвереньках. Обзор был ограничен столешницей, оттого я, практикуя способ передвижения рака-отшельника, начала, перебирая коленями и локтями, выбираться из-под стола.
Едва распрямилась, как желание вернуться под стол и по возможности вырыть там себе окоп переросло в настоятельную потребность.
В зеленых глазах гостя плескалась ярость, щедро разбавленная презрением.
Я поежилась, невольно ловя себя на ощущении дежавю. Где-то мы это уже проходили. И не так давно.
— Я вижу, с момента нашей последней встречи ты приоделась, — прищурив глаза, начал ловец и насмешливо добавил: — Надеюсь, что это ради меня?
Попятилась. Его голос. Взгляд. Они вымораживали сильнее, чем стылые зимние ветра. А гость меж тем подошел к кухонной двери. Пасс рукой, и я скорее почувствовала, чем сознала: теперь ее не открыть.
— Не понимаю, о чем вы?
— Не понимаешь? — он сжал кулаки, а потом, словно сделав над собой усилие, ровным тоном продолжил: — И уже на вы… Впрочем, что это я, без прелюдии?
С этими словами он достал из внутреннего кармана портмоне и, отсчитав десять купюр, веером положил их на стол. А потом легким движением скинул с себя пиджак.