Дар — явление редкое, а сила, бурлящая в жилах — хорошее подспорье ветру в голове, если дело касается какой пакости или хулиганства. А на подобные выходки молодые горячие адепты были горазды.
Налетевший ветер закружил желтые опавшие листья вязов, попытался, как бабник со стажем, тут же поднырнуть и под подол моей юбки, но я бдела и вовремя прижала ткань руками.
— Чего надобно? — в меру дружелюбно осведомился карла, открывший створку.
— Учиться, — я развела руками, отчего ветер тут же решил: это шанс взять реванш и завертел вдвое сильнее.
— Набор на этот год окончен. И так много взяли. Школа не резиновая, а магов, что лезут на дармовщину, девать уже некуда, хоть маринуй, чтоб не испортились до следующего года, — гордо задрав нос, выдал карла.
— Но… — я растерялась, и весь боевой настрой сошел на нет.
А коротышка по-вороньи прищурил один глаз и, махнув рукой, выдал:
— Ладно уж, пропущу. Иди к директору. За кого просить-то будешь: за дитя, али за брата, аль за сестренку младшую? — беззлобно уточнил он.
Я растерялась: нет, конечно, Фло меня предупредила, что в Академию мне ходу нет, пока школу не закончу, но я-то думала, что эта самая «школа» — понятие расплывчатое и условное. А тут, едва зашла в холл, как прозвенел звонок. Открылись двери классных комнат, и меня буквально впечатало в стену толпой сорванцов, вырвавшихся из дверей, как вода из сдавшей позиции дамбы: стремительным, устрашающим и сокрушающим все на своем пути потоком.
Озорники, кто в поношенной, а кто и проношенной до дыр одежде, иные — в добротных суконных штанах и пиджачках. Мелькали и косички с плиссированными юбочками в пол. Но ни тонкого батиста, ни кружевных манжет в толпе я так и не разглядела.
Теперь-то до меня дошло, почему в семьях пообеспеченнее предпочитали домашнее обучение для юных магов: чтобы голопятая беднота за одной партой не сидела с их рафинированными чадами.
— Перемена… — умудренным тоном профессионального аксакала возвестил карла. — Постой в сторонке, а то эти юные гении магической науки зашибут. И что самое обидное — даже без причины, а лишь от одной радости свободы.
— Какие они все… молодые… — ошарашено глядя на толпу, способную в едином порыве завалить слона и не заметить, протянула я.
— Да по-разному, — почесав плешивый затылок, ответил карла. — Но чаще дар-то пробуждается лет в семь-десять… Реже — во вторую волну, как магистр Доррис говорит, это значится в четырнадцать, а уж в третью — и вовсе редкость.
Ех, знал бы карла, что эта самая «редкость» мнется сейчас у дверей, пытаясь переварить мысль, что ей придется сидеть за одной партой с каким-нибудь сопливым пацаном, который ей по плечо, или девчушкой с бантами, которая младше ее чуть ли не в два раза.