Лихорадочно попыталась подсчитать: если мне сейчас двадцать один, то ему выходит… Двадцать восемь? Закралась мысль: а не староват ли он для практиканта?
Подумала и сама себе поразилась. Раньше бы у меня подобного вопроса попросту не возникло. Хотя бы оттого, что мне просто незачем было подмечать детали. Спокойная обеспеченная жизнь, когда за тебя все решают. Даже то, когда тебе умереть. Прямо как лабораторной мышке.
Я рассматривала чуть с горбинкой нос, четко очерченные губы и скулы, иссиня-черные волосы, морщинку на переносице… Высокого грациозного мужчину, в красоте которого сквозило что-то дьявольски соблазнительное, загадочное, притягивающее к себе, как магнит. Рассматривала и мыслями была далеко.
До меня медленно доходило осознание: как, смрад раздери, тяжело, оказывается, не обольщаться внешностью. Отчего так сложно думать и решать все самой? Но еще вдвое тяжелее претворять решения в жизнь.
Пауза после вопроса Зака затягивалась, секретарша уже почти влюбленно вздыхала, а я… едва не ответила на это дружеское «Шенни» как привыкла, с соблюдением всех правил этикета. Опомнилась в последний момент и, вместо «Вы правильно полагаете, сэр» и милой улыбки в комплекте, шмыгнула носом.
— Верно, господин, — рукавом утерла несуществующую соплю, переняв этот жест у Тима с Томом.
«Девочка из трущоб не может выражаться как светская барышня», — мысленно одернула я себя, убеждаясь, что во включенных мозгах есть преимущества.
«Господин» от жеста усмехнулся, а вот секретарша осуждающе посмотрела на мою манжету. А когда я протянула ей листки анкеты, и вовсе взяла их кончиками пальцев.
Младший братец Зака попытался ускользнуть под шумок, но холодное замечание старшего удержало его, почти утекшего за порог, не хуже силков.
— Мы еще не договорили, Климерин, — и уже обращаясь к секретарше, скрупулезно что-то изучающей в моей анкете: — Спасибо, госпожа Лариссия. Вы были столь любезны вызвать моего брата для беседы с занятий…
От такой скромной похвалы она расцвела не хуже, чем ветрянка на детской попе.
— Ну что вы, не стоило. К тому же проступок вашего брата был не столь серьезен, чтобы докладывать о нем начальству, — на последней фразе она понизила голос и покосилась на дверь директорского кабинета.
— И все же, я вам безмерно благодарен, — настаивал Зак, заставляя щечки Лариссии разрумяниться.
Я же, впервые наблюдавшая за процессом охмурения со стороны, к тому же без розовых очков, поняла: Зак — тот еще пройдоха. Этого было у него не отнять и в тринадцать, а уж сейчас… Похоже, младший провинился, и старший сейчас усиленно пытается его прикрыть. Иначе, с чего бы Дарку расточать мед, буквально целуя голосом очаровательные женские ушки?