Она все думала про скворца, про перепела в темной клетке, про свою хозяйку.
Теперь ей уж трудно будет помочь скворцу вырваться на свободу.
Хозяйка, конечно, станет зорко следить за ней.
И Лилии казалось, что она сама точно, как в клетке.
Не лучше, чем скворец или перепел, или же та бледно-зеленая травка, что растет у сарая между камнями.
Ведь и травка все равно как в клетке…
Каждую минуту она, как живого, видела скворца на жердочке в клетке, как он машет крыльями, поет и смотрит на нее, будто хочет сказать:
— Все равно я улечу отсюда, все равно улечу! Лилия не даст меня в обиду.
А что для него может сделать Лилия!
И ей стало жалко скворца, и когда она вспоминала про него, то жалость к нему, что была в ней, точно претворялась в слезы, и ей казалось, что все ее сердце полно слез.
На утро она встала с мокрыми щеками, с синевой под глазами и с тусклым потухшим взглядом.
А в мастерской, за работой, когда скворец начинал петь, она низко наклоняла голову, потому что песня скворца отдавалась в ее сердце тоской и болью, и в сердце опять собирались слезы и подступали к горлу.
Она опять испортила свою работу, и опять хозяйка, как будто уже заранее зная, что Лилия испортит работу, подошла к ней и, как вчера, долго ворчала и говорила все то же, что вчера.
Потом она велела Лилии идти в кухню.
Это у ней было такое наказание.
Как кто провинится во второй раз, — служить в кухне и помогать кухарке.
В кухне Лилию заставили перемыть раков для хозяйского стола.
Ученицам и мастерицам такой роскоши за обедом не полагалось.
Раков, разумеется, могла перемыть и кухарка, но хозяйка считала Лилию белоручкой и хотела досадить ей.
Раки были живые.
Хозяйка сама покупала их на базаре и выбрала самых крупных.
Когда она подвела Лилию к ведру с раками, то сказала:
— Смотри, чтоб чисто было. Слышишь?!
И при этом высоко вздернула свои реденькие брови и подняла кверху мозолистый от ножниц длинный указательный палец.
Лилия стала перемывать раков.
Собственно говоря, их не зачем было перемывать, но хозяйке хотелось, должно быть, чтобы раки пощипали Лилию своими клешнями.
А, может быть, хозяйка просто была дурой, как называл ее скворец.
Мы оставляем этот вопрос открытым.
Дело тут вовсе не в хозяйке.
Дело в раках.
Когда Лилия села на лавку и поставила около себя ведро с раками, из ведра выполз огромный черный рак, с длинными усами и глазами на выкате, уставился на Лилию и долго смотрел, шевеля усами.
Потом он сказал:
— Гм!..
Опять пошевелил усами и опять сказал:
— Гм!..
Потом закинул усы на спину и выпятил свои глаза, как их в некоторых случаях выпячивают все раки — наподобие двух гвоздиков с черными головками.