Гарью пропитался намертво, — месяц, наверное, разить от меня будет.
Людей своих пришлось стянуть сюда, — обратка не заставит себя ждать, нужно быть готовым даже несмотря на обещанную помощь.
Если она, мать его, еще будет. Потому что на такое ни Маниз, ни Морок не подвязывались.
Но меня, блядь, реально сорвало. И я не жалею.
Нужно выпить, и постараться отрубиться, — трое суток, блядь, не спал. Раньше маршруты и заказчиков, место, куда их привезут, высчитывали со Змеем, ну, а последние ночи — не до того было.
И хоть не отпускает, наоборот, так и распирает лихорадочной дрожью, — как зверя, почуявшего запах крови и своей добычи, — а отдохнуть все же надо. Ничего еще не закончилось. Все только начинается. И вряд ли этот раунд будет последним в нашей вражде.
Даже свет в доме не включаю, — я знаю здесь все с закрытыми глазами.
А когда в таком состоянии, — в любом месте знаю, везде на инстинктах сориентируюсь.
Раны новые горят, и, кажется, старая открылась, — или это просто по ней заново полохнуло?
Но это — потом, все потом. Не сдохну.
Падаю в гостиной в глубокое кресло, — на миг расслабиться, прикрыть глаза и снова просмотреть, уже на пленке памяти, как полыхает имущество Альбиноса.
И пусть очень скоро мне самому станет от этих огней и всполохов пиздец, как жарко, может, даже кожа свернется и расплавится в ожог, — а все равно нет более приятного зрелища.
Хотя, — нет. Вру. Есть. Обугливающийся Альбинос, поджаривающийся на вертеле.
Расслабило.
Даже ухмылку вызвало. Вот это, я называю, чувствовать себя, как дома, — смаковать, как хреново твоему врагу.
И это только начало. Только начало, мать твою!
В темноте отхлебываю прямо из бутылки, которую нашарил на столе, хороший глоток виски.
Вздыхаю, — пока только минута передышки, совсем расслабляться пока рано. Морщусь, — вместо того, чтобы завалиться в постель, придется сейчас с мелкой стервой что-то решать. Определять ее куда-то. В подвал уже не потащу, — раны у нее все-таки, а там — антисанитария. И воспаление легких еще, на хрен, подхватит.
Добрым что-то становлюсь. Полыхающие объекты успокаивают. Лють свою выплеснул, — вот, наверное, и добрый. И никакого это, мать вашу, отношения к девчонке, не имеет.
Глотаю еще. Давно не обжигает. А хочется, — чтобы горло обожгло, чтобы вкус по-настоящему почувствовать. Но не чувствую. Давно уже не чувствую. Практически ничего. Все выело, как кислотой. С того самого времени. Как понял, что случилось на самом деле, что эти уебки с матерью сделали. В один миг, в секунду одну выело. Все неживое стало, и не ощущается никак.