— Отдайте мальчика! Не то я разнесу ваш монастырь в щепки!
— Да ниспошлет тебе Творец прощение. Успокойся, успокойся. Иначе.
Шавой остановился.
— Вернись на кровать, она позади тебя. Так-то лучше, путник. Так-то лучше.
— Где мой сын?
— Зачем ты лжешь? Этот мальчик вовсе не твой отпрыск. Он сирота и место ему в нашем монастыре. Ибо только мы с Божьей помощью сможем наделить его присущими праведному человеку добродетелями. Оставшись с тобой, он не приобретет ничего, кроме злобы и ненависти. Отдай его нам, путник, и продолжи путь лишенным сомнений. Твоя цель — месть. Зачем же впутывать в чужую судьбу невинную душу?
— Мне нужно поговорить с ним.
— Всему свое время. Спи. Утро подарит тебе правильное решение. Спи.
Хлопнула дверь. Шавой вскочил с кровати и ощупью отыскал дверь.
Открыл ее и шагнул. Споткнулся, упал и скатился по каменной лестнице.
«Калека. Ничтожный калека…»
От удара о пол он потерял сознание.
* * *
— Тащите его в подвал. Руки хорошо связали?
Шавой очнулся, его куда-то несли.
— Не выпутается!
— Какой настырный оказался! Ведь нам нужен лишь юнец. Его жилистое тело не сгодится даже для монастырского супа, — раздался знакомый кашляющий голос. — Но теперь придется освежевать и слепца.
— Скоро полночь. На рассвете пустим ему кишки — сейчас нет времени.
— А зачем его тащить в подвал? Ведь потом снова вытаскивать.
— Ладно, несите в обрядную! Только рот заткните чем-нибудь, орать же будет.
* * *
— Итак, братья мои, сольемся духом и плотью с Творцом нашим! Положите мальчика на алтарь. Снимите с него одежду.
— Свидетели силы божественной предстанут ныне и, вкусив плоть и кровь ниспосланного волей Творца земного своего воплощения, принесут клятву вечной верности Творцу. Через чрево свое, пропустив плоть твою, да вознесемся мы над жизнью мирскою, да возликуем мы, тебя восхваляя, да избавим мы дух свой от скверны, да предстанем мы на мгновение пред очами твоими, да внемлем мы слову истинному твоему, да познаем мы смысл бытия человеческого. Вечная терпимость — есть верная служба Творцу. Аминь.
Постепенно в сознании Шавоя рисовалась картина происходящего. Мазок за мазком, отвратительные, блеклые краски чужого безумия.
«Монахи-каннибалы, — мелькали в памяти обрывки чужих разговоров, пьяных речей. — Соединение с Богом путем поедания человеческого мяса, клятва верности с бокалом крови в руке. Утренняя трапеза — тушеное мясо с бедренных костей — остатки вчерашнего пира. Причащение через плоть и кровь. Как же так, Создатель? Почему ты помогаешь этим выродкам, которые дикими обычаями выражают поклонение? Об одном тебя прошу — верни глаза на миг. За мальчика прошу, не за себя. Верни на миг глаза! Боже, верни мне глаза!»