— Зачем? — удивился Черный.
— Чтобы получить удовольствие, — Ксиня вздохнула, — люди часто получают удовольствие, когда мучают других. Я знаю.
Она задрала рукав грязного платья и показала несколько свежих шрамов.
— У мачехи очень жестокие и злые друзья. И они хорошо играют в карты, — зачем-то пояснила Ксинья. — Уже не болит, но неудобно, когда отвожу руку в сторону. Извините, вам, наверное, плевать.
Она вновь умолкла. Черный был немного сбит с толку, поэтому решил перевести разговор.
— Ты накормила Шестиглазого? — он указал наверх, где паук закутывал в кокон то, что осталось от лягушонка. — Зачем?
— Мне показалось, что он голоден, — тихо ответила Ксиня.
— А лягушонка тебе не жалко?
— Жалко. Но он сам виноват.
— А ты?
— Я? — она задумалась. — Я тоже виновата. Но паук был голоден. Он один, а лягушек на улице еще много.
— Почему же ты решила, что он один?
— Не знаю, просто решила. Я таких пауков, как он, никогда не видела, вот и решила.
Было в словах девочки что-то любопытное. Никогда еще Черный не слышал ничего подобного. Обычно, стоило кому-то сказать, что он умрет, как начинались сопли и слезы.
— Спать будешь на полу! — Черный поднялся. — Бежать не советую — хуже будет.
— Мне некуда бежать, — прошептала Ксиня.
* * *
Он омывал младенца, натирал волшебной глиной и травами, шептал древние слова, чтобы предотвратить разложение. Девочка не выходила у Черного из головы. Почему снова и снова перед глазами всплывали уродливые шрамы? Ксиня — цена, которую платят за возвращение. Кровь за кровь, душа за душу. Подношение Повелителю. За сотню лет таких было много.
Черный погрузил тело младенца в корыто с жижей, резко отдающей болотной гнилью. Надо бы приготовить ужин и добыть мертвечины — оставалось три дня до полнолуния. Через три дня младенец вернется. Нужно начинать обряд.
Он готовил отвар. Зачем? Девчонка скоро умрет, так какая разница? Ты понимаешь это?
Черный стиснул зубы, но не смог заставить себя прекратить. Почему она тебя так волнует? Потому что она первая, кто не стал плакать? Потому что она единственная, кто мечтает о смерти? Какая разница — как ей умирать? Остановись!
Ксиня сидела в углу, подтянув ноги к груди. Она смотрела куда-то вдаль, напоминая неживую вещь старого дома: стулья, столы, образы нечестивых в углу, полки с глиняными горшочками, книги в шкафу…
— Эй, — окрикнул старик и с шумом поставил на стол деревянную миску с булькающим отваром, — на вот. помажь свои шрамы.
Не дожидаясь ответа, он заковылял в дальнюю комнату. Девочка поднялась и подошла к миске. Отвар отдавал тухлыми яйцами и болотной тиной, а еще немного сыростью и грибами. Ксиня опустила указательный палец — вязкая субстанция едва стекала — поднесла к носу, понюхала, затем осторожно лизнула. По языку растекся непривычный вкус — кислый и тошнотворно-противный. Ксиня сбросила платье. Вязкий отвар покрыл выпуклые шрамы, словно вторая кожа.