— Пре… Чего?
— Вступление, умник. Я от Феликса.
— Ну?
— Он просил передать, что…
— Ну? — сделал нарочито глупое лицо. Рожу. Она взбеленилась:
— Не играй, артист… Третья стража.
— Ну?
— Что «ну»?
— Это вы от ВЦИКа, товарка.
— Пароль общий для всей операции.
— Я пошел…
Схватила за руку, вывернула, стало так больно, что вполне всамделишно застонал.
— Феликс и это предусмотрел. Так вот: он велел сказать тебе, недоверчивому, напомнить велел… Ты взял со стола, из пачки листов, один. И подал Феликсу. На этом листочке Феликс нарисовал схему ВЧК.
Вот это да… И крыть нечем.
— Какое задание? И зачем этот маскарад?
— Слушай сюда! Войков — он как многие. Ни туда, ни сюда. Жуир, прожигатель жизни. Здесь Юровский ничего искать не станет. А задание… Вот, послушай. Есть мнение найти похожих на Романовых, на всю семью — он, она, четыре сестры, мальчик. Людей одурманить. Расстрелять и закопать. Настоящих — вывести из дома и вывезти из города. Если надо — до поры спрятать.
— Поговорим… — План показался диким, несбыточным. — Ты лучше скажи, под каким соусом ты заявилась в этот дом?
— Да просто все… Неделю назад представилась купеческой дочкой Варфоломеевой, из Златоуста. Подарила «на революцию» его жене золотой сервиз — вилки, ложки, ножи и прочее на двадцать четыре персоны. Сказала, что «следю» за тобой давно, желаю в объятья. Она и устроила.
— Это все… ради нашей… встречи?
— Любимый, хочу! Прямо сейчас! — завопила дурным голосом и, повалив Ильюхина на диван, начала покрывать его лицо безумными поцелуями.
— Какая страсть, какая страсть… — проворковал Войков с предпоследней ступеньки. — Зной, восторг и маргазм, или как там?
— Спасибо тебе, тариванищ! — проорал Ильюхин. — Не забуду по… гроб и мать родную — тоже!
— Продолжайте, товарищи! — Войков ушел, видимо ничего не заподозрив.
Она поднялась, отдуваясь.
— А ты на баб падкий… — сказала равнодушно. — Чувствуется и ощущается. У вас все мгновенно затвердело, ситуайен Ильюхин. Завтра утром я ожидаю тебя у театра. Оберегайся. Ты должен прийти без хвоста.
Переспрашивать не стал, догадался: «хвост» — люди Юровского.
Ах, как не хотелось вставать… Разводить полудохлый примус, кипятить чай, доедать вчерашнюю горбушку с затвердевшей рыбиной неизвестного происхождения. «Вот, — думал, — нехорошо вышло. Пробил голову хозяйке и некому теперь разогреть, подать, убрать и купить. Что мы, мущины, без женщин? Пусто дело, как ни крути. И срамной вопрос… Удобно было. Неудобно стало. А удобство — оно превыше всего!» Но поднялся, умылся, взглянул на часы — до театра топать минут пятнадцать, так что пора. Отправился не евши, не пивши, в самом дурном расположении духа. Где теперь заправиться? Негде. И пропади все пропадом…