— Ты… чего это? О чем это ты с ними?
Оттащил гаденыша в столовую, к камину.
— У каждого своя работа, товарищ. Яков что же, не предупредил?
— А как же! — обрадовался Медведев. — Очень даже! И Яков, и прежде Авдеев! Только одно к ним ходить, совсем же другое — шептаться и плакаться! «Мне — смерть»… — передразнил, скривив лицо. — Тоже мне, сочувствующий нашелся…
И понял Ильюхин, что есть только два выхода: убить на месте или… все объяснить.
— Как можно вызнать замысел врага? — прошипел в ухо. — Ну, умник хренов?
— Подслушать? — радостно заулыбался Медведев.
— Или войти в доверие, олух царя небесного… Еще раз мне помешаешь пойдешь на фронт.
— А… а Якову или Лукоянову, к примеру, я имею сообчить?
— Ты «имеешь» сообщать только лично мне! И знаешь почему? Потому что я действую не по распоряжению Якова или Лукоянова…
— А… кто же будет их главнее?
— Дзержинский, дурак. Откроешь рот — расстрел на месте!
Это вроде бы убедило. Медведев ошеломленно закрутил головой и произнес неуверенно:
— А тогда почему нельзя? Якову?
— Когда будет нужно — Яков сам тебе все объяснит.
Теперь Медведев успокоился окончательно, а Ильюхин подумал о том, что придется — ради спокойствия — все доложить Юровскому…
И вдруг «хитряга» прыснул в кулак.
— У тебя мечта есть?
Ильюхин едва не подавился.
— Чего-чего?
— Мечта, парень… У меня — есть. Знаешь — какая? Всех надеть. Понял? Ну, скажем — начнется расстрел засранцев. Я войду и высморкаюсь — в две ноздри. Николашка оппукается от злобы и ненависти и скажет: «По какому праву?» А я: «Съешь девять грамм?» Каково?
Не знал, что сказать. То ли олух, то ли придуривается? Осторожнее с ним, ох осторожнее…
А Медведев, словно надувшись воздухом величия или несварения, продолжал откровенничать:
— Тебе — как самому, самее которого не бывает. У меня браунинг приготовлен. Знаешь, мне когда-то… один человек из партии, еще там, в горах Кавказа, велел одного грузинца вонючего шпокнуть. Тот деньги брал ну, из банков, а ни с кем поровну не делился. Ну, х… с ним. Я к тому, что этим реворужием я царишке башку и отверну! Разделяешь, брат?
Ильюхин от такого потока дар речи потерял и только смотрел во все глаза — где еще такое увидишь?
Ушел, не попрощавшись. Подумал: «Все мы здесь — дерьмо. Но ведь даже оное разной напряженности бывает. Этот — совсем бесформенный. А с другой стороны? На таких стоим…»
Доклад прошел гладко. Юровский добрил. По поводу фразы «если что — мне смерть» долго смеялся и вытирал слезы.
— Однако ты нашелся идеально! Я бы не нашелся. Молодец! Они поди заплакали?
— Было.
Юровский снова схватился за живот, закашлялся и пошел в угол, где стояла урна — отхаркиваться. Внезапно посерьезнев, сказал: