Глаза обходчика влажно и жадно блеснули.
— Дай-ка… — Покачал на своей черной ладони монеты, они теперь засверкали особенно ярко. — Вор, что ли? Или анархист? От Чека несесся?
— Вали. Неси. Одна там, другая — здесь.
Наверное, профиль царя обходчик держал в руках первый раз в жизни. Его словно ветром сдуло…
«Вот… — подумал Ильюхин. — Учили — «не укради». А получается, что и от краденого может быть толк. Истинное противоречие…»
Запыхавшийся железнодорожный служащий примчался с грязным замасленным мешком за спиной, восторгом в глазах и холопской усмешечкой на обветренных губах.
— Как велели… А я от щедрот своих еще добавил и справку эту… У меня новая есть… — Протянул мятую истертую бумажку, Ильюхин прочитал: «Дана Авдухину Ермолаю Тимофеевичу в том, что оный Авдухин является служащим 118 дистанции пути в качестве путевого сторожа». Стояла малограмотная подпись, но печать, похоже, была настоящая.
Отдал монеты, услышал в спину благодарственное: «не попадись, любезный!» — и быстрым шагом направился к полковнику. Тот ждал в полнейшем недоумении.
— Вот… — Отдал мешок и справку. — Переодевайтесь. Старую одежду мне. Потом — на станцию и первым же поездом — со всех ног! Иначе вас подвергнут этому самому… Остракизьму.
Полковник заплакал. Он рыдал по-женски, всхлипывая и размазывая слезы по небритому лицу, давно нестриженные волосы разлетелись от ветра в разные стороны, и стал похож бывший преподаватель академии на святого с иконы, виденной Ильюхиным когда-то в детстве…
— Храни тебя Бог, служивый… — выдавил сквозь спазмы. — Выходит, бородастенький этот приказал меня… в расход?
— Выходит, так… Если что — обо мне ни слова!
— А письма… письма как же? — забеспокоился чудом воскресший. — Здесь же мало кто знает язык галлов…
— Это ничего… — почти ласково отозвался Ильюхин.
Потом он взял мешок — уже с офицерской одеждой, отошел за стену пакгауза и аккуратно поджег. Задымило, пламя на глазах уничтожало офицерский костюм. «Так и Россия наша дымом уйдет… — подумал горько. — И сколько еще душ призовет Господь по злобе нашей и ненавистности…»
Юровскому доложил четко и кратко. Тот выслушал и кивнул.
— Письма станет теперь писать… другой человек. Я бы мог и назвать, да в таком деле лучше не надо. Твоя забота проконтролировать царишку. Как он? Поверит или что? Предстань перед ним как бы шпионом от «бывших». Посоветуй поверить: мол, единственный способ спастись — бежать.
— А когда оне поверят, — подхватил, — и в ихних ответах прочтется уверенное желание, тогда — всех к стенке, письма — во все газеты мира, во все страны, и кто тогда обвинит товарища Ленина?