Сверкнуло зеркало. Будто бы серебро, а на деле — облепиха и овсяница.
— Значит, по-хорошему не хотите? — дрожащим голосом спросила Эльга.
В животе у нее коротко уркнуло.
— Я вот сейчас поем, наберусь сил…
Девочка покосилась на тарелку с ужином.
— И тогда…
Она повернулась.
Тарелка и мясо с овощами на ней тоже были букетом. Просто на мгновение показалось, что они-то как раз нормальные.
Или не показалось?
Эльга отвернула голову и снова посмотрела на тарелку самым краешком глаза. Никакими листьями и не пахло!
Мясо было мясом, а не хрустким сухим листом, куски моркови — морковью, а потеки бурого — застывшей подливой.
Эльга, затаив дыхание, выкрутила шею и повела косой взгляд по комнате.
Прошлой осенью в Подонье приезжали артисты. Быстро сколотили дощатый помост напротив гостиницы, натаскали лавок с трактира и из домов и повесили на двух жердинах полотнище, украшенное вырезанными из ткани звездами и серебристым полумесяцем. Фонари, дудки, цветные флажки.
Вечер.
«Уважаемые жители Подонья! — кричал широкоплечий усач, надувая сизые щеки. — Только один день на нашей сцене перед вами развернется душещипательная история о мастере Фацисе и его Коломбине!»
Занавес вспучивался, а потом специальный человек тянул за веревку, и ткань отъезжала в сторону, открывая Эльге, взятой с собой матерью, удивительный мир с высокой башней из реек и прибитыми к заднику облаками.
Здесь было то же самое.
Лиственные стены, окно, потолок, полки под взглядом Эльги с шорохом сдвинулись, будто повешенное полотно, и, собираясь в складки, поплыли к двери. Ж-ж-жик, жик.
«Уважаемая Эльга, сейчас вы увидите…»
Нет, ей не открылись ни башня, ни облака, ни несчастный мастер Фацис в пышных одеждах и с выбеленным лицом, но лавка у подоконника стала обычной лавкой, одеяло — одеялом, а руки — обычными руками, а не согнутыми, подрезанными и сложенными один к другому рябиновыми листьями.
— Ёрпыль-гон!
Эльга рухнула на кровать.
Она закрыла глаза, потом открыла. Никаких листьев! Потолок из балок и досок.
— Ёрпыль-гон! Ёрпыль-гон!
Эльга подпрыгнула, расхохоталась и схватила тарелку.
Даже холодное, мясо было восхитительным, а подлива — пальчики оближешь. Не особо любимая морковка не отставала.
М-м-м. Эльга мычала от вкусности и орудовала ложкой.
— Воф, — сказала девочка стене и окну, набив рот, — я фам не фуфочка. Я фама нафла. Нафо было профто глафами… И ффе!
Последнее слово дополнил вылетевший в порыве чувств морковный кубик.
Потом Эльга долго экспериментировала. Вернуть «лиственное» зрение оказалось делом несложным. Стоило повести косой взгляд в другую сторону — и шелест полотна тянулся за ним, снова превращая комнату в букет. Или часть комнаты. Или вообще один предмет. Эльга хихикала, получая причудливые смеси. Вот правая рука — листвяная, а левая — обычная. Просто ёрпыль-гон! Вот кувшин до горлышка — из куманики, а выше — обожженная глина. Вот окно с видом на задний двор из липы и березы, и по нему важно расхаживает сплетенная из ивовых прутков курица, пугая лохматого пса на цепи.