– Поэтому ты и стал врачом?
– Да. У меня нет целительских способностей, тут мне на помощь приходит наука. Но я неплохой диагност, и могу захватить болезнь на самой ранней стадии, когда человек ещё не чувствует боль, а я о ней уже знаю. Особенно это помогает с маленькими детьми, которые ещё не могут сказать, что и где у них болит.
– Тебе нужно было стать педиатром.
– А я и стал. Я, среди прочего, и педиатр тоже. Хотя наш молодняк вообще-то не болеет обычными болезнями, но мало ли. Дети склонны к травматизму, например, могут проглотить пару обойных гвоздиков и заработать прободение кишечника.
– Ты мне этот случай до старости припоминать будешь? – обиженно взвыл Томас. – Мне же всего два года было! Я этого даже не помню!
– Зато я хорошо помню, – покачал головой Гейб. – Я тогда чуть не поседел – думал, что мы тебя потеряем.
– Но не поседел же! – пожал плечами мальчик. – Ты вообще не можешь поседеть. А я в порядке.
– Ты проглотил обойные гвоздики? – я была в ужасе. – Ты же мог погибнуть.
– Может и мог бы, если бы не Джеффри. Когда Гейб притащил меня, орущего, к нему, он сразу понял, в чем дело.
– Не сразу, – покачал головой доктор. – Но то, что дело не в коликах или режущихся зубах, понял тут же. Боль была слишком локальной, практически точечной, но при этом очень интенсивной. Я быстро сделал ему рентген, а потом пришлось в срочном порядке делать операцию. Но, к счастью, всё обошлось, и вскоре этот карапуз вновь улыбался во все свои полтора зуба и дрыгал ногами, несмотря на здоровенный шрам на животе.
Томас тут же задрал футболку, демонстрируя мне загорелый живот на котором заметно выделялась бледная полоса старого шрама. А я задумалась над рассказом Джеффри. Что-то тут было не так, что-то царапало мой разум, некий диссонанс. Колики, полтора зуба, дрыгал ногами... Это звучало как-то... И тут до меня дошло – в два года Томас был ещё младенцем!
– Ты ведь даже ходить тогда ещё не умел. Где же ты взял те гвозди-то?
– Ходить-то он может и не умел, а вот ползал уже вполне резво, – вздохнул Гейб. – Вот и умудрился заползти за диван и там подкрепиться, чем не надо. А я не уследил.
– Кстати, мой шрам исчезнет, когда я переродюсь... Перерожусь... Перерождюсь... Ну, ты меня поняла!
– Поняла-поняла. Он исчезнет после твоего перерождения, так?
– Ага! Главное – не погибнуть до этого. Перерождение исправит любые травмы.
– Правда? – я оглянулась на Гейба и Джеффри.
– Правда, – кивнул Джеффри. – Шрамы исчезают, неправильно сросшиеся кости выпрямляются, даже ампутированные конечности отрастают. Один наш родственник ещё ребёнком попал в автокатастрофу и сломал позвоночник, после чего более семидесяти лет был прикован к инвалидному креслу. Другого лошадь лягнула в голову, проломив череп и задев мозг. Он выжил, но был хуже новорожденного, таких врачи называют овощами. Мы шесть лет кормили его через трубочку, поскольку у него даже глотательный рефлекс пропал. Хорошо хоть дышать мог самостоятельно, ведь в девятнадцатом веке аппаратов принудительной вентиляции лёгких ещё не было. К счастью каучук, который мы использовали для питательной трубки, уже был изобретён, иначе мы бы его до перерождения не дотянули. А сейчас оба живы-здоровы, у одного уже даже дети есть. Так что, если мы живы к моменту обращения – то поправимся от любой болезни, травмы или уродства.