По кокону с громким треском пробежала трещина, от неожиданного звука Доктор Мама вздрогнула, Александрия же осталась внешне безучастной.
Новая трещина, следом еще одна и еще.
Героиня не раз видела эффекты флаконов, то, как они меняют принявших их людей. Дела 53 бродят по всему миру, иногда пугая, а иногда и ужасая.
Она была готова ко всему, как и Доктор Мама, которая сместилась за журнальный столик.
Точнее думала, что готова ко всему.
Кокон лопнул, распался на тонкие нити, и те упали, рассыпаясь в прах.
На полу, в обрывках одежды лежало тело.
Человеческое?
Мужчина, а назвать его Джоном Милнером ни у кого бы не повернулся язык, открыл глаза.
Моргнул.
Сел, а затем поднялся.
И все это одним, слитным, единым движением.
И движение это было…
Совершенным?
Нет.
Идеальным?
Нет.
Совершенно идеально эстетичным — да.
Поднял руку и провел по своим белоснежным волосам.
От этого жеста, Доктор Мама часто задышала, оперлась на столик и закрыла глаза.
«Рост выше на два дюйма чем был», — отмечала Александрия. — «Вес на десять фунтов меньше. Но это не худоба. Его тело совершенно. Нечеловечески совершенно. Глаза, ярко зеленые и одновременно прозрачные. Не светятся, просто глаза, но какие же притягательные. Его лицо, пропорции идеальны. Волосы, как волны самой чистой реки. Кожа, упругая и одновременно гладкая. Уши… Уши? Уши?!!»
— Твою мать… Мама, ты в две тысячи третьем как-то говорила, после просмотра Властелина Колец, что хотела бы встретить эльфа?
— Я была пьяна, — донеслось в ответ.
— Нет, смотри теперь!
— Нет… — Доктор Мама зажмурилась еще сильнее, ей совсем не нравилось то, что она ощущает, глядя на этого полуголого мужчину. А точнее ей нравилось, сильно нравилось, но это было как-то не правильно и очень, очень неуместно!
— Я должен что-то сказать, — заговорил мужчина, и темнокожая женщина застонала, закрывая уши руками. — Должен. Я что-то видел. Чувствовал. Ощущал. Это важно. Не помню. Совсем не помню.
Мужчина сокрушенно наклонил голову.
«Стоять!» — буквально проорал внутренний голос Александрии, когда она поняла, что не осознавая этого сделала шаг вперед, чтобы приобнять, утешить.
— Его нельзя выпускать в мир, — донеслось из под журнального столика. — Это будет пиздец.
Неизвестное место, через полчаса.
— Итак. И что с тобой делать? — Сторонний наблюдатель, случись здесь таковой, мог подумать, что Александрия, разговаривающая с большим бумажным пакетом, сошла с ума.
— Мо-ожн-о, ме-е-н-я, уби-и-ить, — донеслось из пакета, голосом будто у говорившего половина рта забита кашей. — То-о-оль-ко, это буде-е-ет сло-о-о-ж-но.