Она села на унитаз и зарыдала. Как бы ей хотелось увидеть Фрэнки: ему восемьдесят лет, и неважно хорошо он выглядит или нет, был у него инсульт или нет. В ту секунду, когда она увидела Лаурентаса — Ларри! — образ ее дорогого, ее недосягаемого Фрэнки ворвался в сознание, перед ней возникло его родное лицо, веселое и искреннее, как всегда.
— У вас все в порядке?
Скрипнула дверь, в щелочку заглянула Белль. Она выглядела почти оправившейся от горя — визит к Лаурентасу вернул краски ее лицу, — хотя Уна не доверяла таким быстро сменяющимся настроениям. Когда Белль вошла в ванную, ее вид внушал полное доверие, лицо раскрылось, как цветок магнолии. Не видя другого выхода, Уна решила во всем признаться.
— Я обмочила панталоны, — прошептала она. — Не так, чтобы насквозь, вы понимаете. Но все же надевать их опять немыслимо.
Уна вытерла слезы с глаз.
— А моя сумка пропала и переодеться не во что.
Белль сняла полотенце с крючка и с сочувствием протянула Уне.
— Со мной тоже такое случилось однажды, когда я была беременна, — сказала она. — Куин играл концерт, пришлось просить полотенце у бармена.
Она наполнила раковину водой, намылила брюки и панталоны.
— А с блузкой что? — спросила она, легко, на раз-два, открутив над ванной краны с водой.
Уна взялась за блузку.
— Не смотрите на меня, пожалуйста.
Белль помогла Уне снять блузку.
— Это будет наш маленький секрет, — успокоила она ее и помогла залезть в ванну, вода встретила опозоренное и костлявое тело Уны неодобрительным всхлипом.
Время шло, моментами Уна не отдавала себе в этом отчета. Когда она вылезла из ванны — самостоятельно, категорически отвергнув помощь Белль, — оказалось, что ее вещи висят на вешалке для полотенец и с них капает вода, а на крышке унитаза лежит какая-то молодежная одежда, которую, видимо, ей предлагают надеть.
— Что это такое?
— Это все, что я взяла с собой, — откликнулась Белль. — Нужно время, чтобы ваши вещи высохли.
— Надо было одеваться в полиэстер, — пробормотала Уна, разглядывая джинсы, красную футболку, бюстгальтер размера А и шелковые трусики с рисунком из бабочек, порхающих на попе. Все выстирано, выглажено и аккуратно сложено — плод сверхзаботы темноволосой сестры.
Уна изучала трусики, словно вновь открывала утраченную женственность. Прошло более пятидесяти лет с тех пор, как у нее последний раз были месячные. Она натянула их, почти уверенная, что сейчас появится джинн и предложит ей вернуть месячные. Усеянный бабочками шелк висел, как сдутая мышца. Как это произошло? Она посмотрела на пустые мешочки вместо груди, на выпирающие бедренные кости и сорвала с себя трусики с такой силой, что лопнула резинка.