— Белль, зачем ты себя мучаешь?
— Лучше бы я умерла молодой. — Казалось, ее лицо исхлестано ветками. — Но тогда я не смогла бы дать жизнь этому удивительному ребенку.
— Белль, дорогая.
— Дело в чем? Дело в том, что ему было чертовски плохо. — Ее губы задрожали. — Он не мог выйти из комнаты, не пересчитав все вещи. Буквально все. Он спал под кроватью.
— Почему же ты мне ничего не говорила?
— Ох, Куин, ты же помнишь, как все сложилось.
— Может, тогда сложилось бы иначе.
Сложилось так, что его родительские свидания с сыном свелись к обедам в каком-нибудь тематическом ресторане, не чаще двух жалких раз в месяц, и мальчик отвечал на однообразные вопросы Куина законченными предложениями, обязательно нумеруя их: во-первых, во-вторых — словно строил блочный забор, только из слов. «Тебе с ним скучно?» — недоверчиво спросила Белль после того, как Куин отменил последнее свидание.
— Ему ведь стало лучше, — продолжала она. — Ты не заметил? Ему стало лучше.
— Ты ни в чем не виновата, Белль. И никто не виноват. Виноват случай. Один на миллион.
Она закрыла глаза.
— Наш мальчик, один на миллион.
— У которого была прекрасная мать.
Под безобразной пижамой ее плечи обвисли, словно тело собиралось рухнуть, не дожидаясь ее согласия. Казалось, чтобы просто удерживать себя в вертикальном положении, ей требуются огромные усилия.
— Ты должен кое-что знать, — сказала она. — Я не говорила тебе раньше, потому что отец считает, что ты помешаешь.
Куин напрягся — любое упоминание о старике не сулило ничего хорошего.
— Возможно, ты знаком с помощником врача, — наконец проговорила Белль. — Он представился мне Ричардом, но все зовут его Лабухом.
— Лабух Блейкли? Тот самый помощник врача? Так ты с ним судишься?
— Он совсем недавно стал помощником врача, у него мало опыта. Мне следовало насторожиться. Задать ему побольше вопросов. Если б он сказал, что был музыкантом, я бы насторожилась. Нужно подходить более ответственно, когда дело касается твоего ребенка. Мой единственный, мой незабвенный мальчик.
Куина, чья ответственность вообще не заслуживала упоминания, мгновенным электрическим разрядом пробил страх за Лабуха Блейкли. Он стоял рядом с Куином у ограды парома, отплывавшего на остров Рэнсом, накануне того дня, когда родился мальчик. На причале их подобрали трое парней в леденцово-красных пикапах, куда они загрузили свое оборудование, и отвезли в летний дом, который возвышался на вершине поросшей травой скалы. Хозяин острова предупредил их группу — она называлась «Ночной полет», — что выступать нужно в белых рубашках и черных джинсах, и Куин намеревался затраты на эти предметы одежды компенсировать в конце вечера качественным алкоголем из бара под открытым небом. Этот концерт совпал с периодом его жесточайшего пьянства, после чего он навсегда завязал.