— Пять баксов, — сказал Куин, вынимая бумажник.
— Читаете мои мысли. — Она взяла банкноту и засунула куда-то под свитер.
Через мгновение Куин спохватился:
— А где же фокус?
Она перегнулась через стол и собрала карты.
— Пять долларов за вход, — сказала она, и он разглядел выражение ее глаз — в них была злость. — За представление еще пять.
— Это же вымогательство.
— Я не вчера на свет родилась, — ответила она. — В следующий раз приведите с собой мальчика.
* * *
Говорит мисс Уна Виткус. Записываем историю ее жизни. Это снова часть номер один.
Как, восемьдесят восемь минут? На этой маленькой штуковине?
…
Ловлю тебя на слове. Что ж, поехали.
…
Ну, появилось радио. Хорошая штука, кстати. И еще печатная машинка. Застежки «велкро». Миксер электрический. О, и еще много замечательных изобретений по части женского нижнего белья. Трудно выбрать что-то одно.
…
Да, а потом у меня появилась стиральная машина — автомат. Точно, автомат. Не помню, когда я перешла на нее. Вот ты трешь нижнюю юбку на стиральной доске, а вот у тебя уже двое детей-подростков и «майтаг»[3] последней модели, не успеешь и глазом моргнуть. А куда подевалось то, что между, непонятно.
…
Вот и все. Больше мне нечего сказать.
Куин покинул дом мисс Уны Виткус на пять долларов беднее и обделенный магией. На автобусе он доехал до Норт-Диринга, вышел у самого дома Белль и застал ее у забора — она расчищала граблями клумбу с тюльпанами. Он всегда считал этот дом домом Белль — что было верно в юридическом смысле — хотя сам прожил здесь в общей сложности пять с половиной лет. Окна-эркеры напоминали ему о ситкомах шестидесятых годов, которые он в детстве запоем смотрел по телевизору, в них фигурировали образцовые мужья и отцы, надежные парни, которые вечерами сидели дома и заботились о том, чтобы семейная лодка не пошла ко дну.
— Ну что? — спросила Белль. Даже голос у нее стал тонким, словно из него вырезали нижние ноты.
— Это в районе Вестбрука, — ответил он. — Двор в ужасном состоянии.
— Он подрядился работать у нее до середины июля. Я сказала Теду, что мы возьмем это на себя.
— У нее там штук двадцать кормушек, висят очень высоко. Работенка была прямо для него, лучше не придумаешь.
Белль оглядела улицу.
— Ты пешком?
— Я продал свою «хонду», — он вынул из кармана чек и протянул ей.
После второго развода он посылал ей деньги на ребенка каждую субботу и ни разу не пропустил платежа.
Она посмотрела на него без всякого выражения.
— Я же сказала, Куин. Теперь нет необходимости.
Он подумал уже не в первый раз: а может ли человек умереть от горя, в буквальном смысле? На ней была розовая блузка, такая мятая, словно ее только что вынули из стиральной машины в общественной прачечной.