— Пять баксов, — потребовала она.
— Нет, так не пойдет.
— Разве вам не понравились фокусы, которые я показывала раньше? — спросила она. — Тогда вы охотно платили. Разве я не оправдала ваших ожиданий и разочаровала вас?
— Серьезно, Уна. У меня нет пяти баксов.
— Если меньше пить, будет больше оставаться на развлечения.
Он рассмеялся очень громко, и она тоже рассмеялась невольно, потому что прекрасно знала — он в рот не берет спиртного, хотя раньше пил. Ее реплика возвратила к более раннему периоду их дружбы, обозначила едва уловимую траекторию их короткого знакомства, указала, что дорога, по которой они шли, оступаясь и спотыкаясь, сейчас подходит к концу. Только в начале она не доверяла ему, а теперь доверяет.
— Вы действительно не станете показывать мне фокус? — спросил он.
Луиза. Уна показала Луизе сотни фокусов, особенно много в последние дни, когда та была еще в сознании. Прекрасная, умирающая Луиза. Опять откуда-то из безоблачных высот упало слово: draugas.
Друг. Уне ничего не оставалось, как признать: ее сердце разбито.
— Так что же? — спросил Куин.
Ей стало жарко, как во время климактерического прилива, не иначе. Как будто ей снова пятьдесят.
— Выберите карту, — сказала она.
Она выхватила у него туза пик, вставила обратно в колоду, затем наклонилась и вытащила карту у него из-за воротника.
— Это ваша карта?
— Да, вы и сами знаете.
— Куин, если вы собираетесь уходить, можете идти. — Она скрестила руки на груди. — Iki.
— Это значит «до свидания»?
Она кивнула, глаза смотрели колюче.
— Только не спрашивайте, откуда я это знаю, потому что не знаю.
Разве смеет она винить его за то, что он уходит? Ей хорошо известно, как это нелегко — заканчивать дела, начатые твоим ребенком. Когда Фрэнки погиб, именно она закрыла его небольшой счет в банке, раздала его книги и пристроила гитару, сообщила в колледж, куда он поступил, что он выбыл теперь уже навсегда.
Порой родителям случается пережить своих детей, от этого никуда не денешься. Но ведь мальчик не погиб на войне, как Фрэнки, и не умер от рака в пожилом возрасте, как Рэндалл, он был всего лишь бойскаутом, который ехал бог весть куда в пять утра. Почему она позволила себе скромное удовольствие привязаться к нему, пусть немного? Она вступила во второе столетие своей жизни с твердой уверенностью, что все смерти остались позади, кроме ее собственной.
И правда, кто бы мог такое предположить? Какова вероятность? Ведь мальчику было всего одиннадцать. Она на девяносто три года старше. И вот она жива, а мальчик покинул ее, и теперь покидает его отец. Его отец, в присутствии которого для нее оживали их сыновья. Ее сыновья и его сын.