Наступил четверг — беспокойный, хлопотливый день. Уже начались приготовления к встрече субботы. Надо было замесить тесто для хлеба, белой халы и малая. Женщины сломя голову бегают по селу в надежде раздобыть закваску, немного дров или хороший совет. Все делается в последнюю минуту, в страшной неразберихе.
В ночь с четверга на пятницу все работают, не покладая рук: месят тесто, топят печь, чистят картошку, сначала варят еду сразу в нескольких чугунах, потом пекут — хлеб, халу, малай. Картофельный хлеб, который у нас называли «мандебурчинек» и съедали горячим еще в пятницу, невероятно вкусный, особенно если есть его с маслом или со сливками!
Пятница — день большой стирки и уборки. Старшие моют младшим волосы керосином и тщательно вычесывают: керосин хорошо помогает против вшей. В комнате стоит запах свежеиспеченного хлеба, жареного мяса и керосина. Ближе к вечеру все уже почти готово, и остается только поставить в печку чолнт. Печь плотно закрывают, после чего чистят добела. Земляной пол обмазывают глиной, у самого пола по стенам проводят узкую зеленую полоску. На стол кладут белую скатерть, на ней красу-ются начищенные до блеска латунные подсвеч-ники. Уже расставлены тарелки — каждому своя, каждому свое место, по возрасту и достоинству. Мужская часть семьи ушла молиться. Каждую субботу задняя комната корчмы превращалась в маленький шул. Еврейских семей в селе было всего четыре, но миньян набирался. Между тем мама уже благословила зажженные свечи и побеседо-вала с Господом. С Богом она всегда говорила так, как взрослая дочь говорит с отцом, напоминая ему о его ответственности и обязанностях. Так она делала каждую неделю.
Наконец из шула домой вернулась и мужская часть семьи, и все торжественно и чинно пожелали друг другу доброй субботы. Отец прочитал над вином кидуш, отпил из бокала и передал его матери, после чего бокал пустили по кругу. Сестра помогала матери подавать на стол, отец восседал во главе. Запах перченой фаршированной рыбы щекотал ноздри. Принесли воду для омовения рук, после чего можно было прикоснуться к субботнему хлебу. Все смотрели на отца, он начал мыть руки, как вдруг его взгляд упал на третье по левую руку место, где сиротливо лежали столовые приборы… Место было пусто!
Все как будто только сейчас это заметили. «Где Шмуэл?» — спросил отец, и Шахне Хряк, самый старший сын, ответил: «В последний раз я видел его во вторник на ярмарке». И всем сразу стало ясно, что со вторника Шмуэла никто больше не видел, но заметно это стало лишь теперь, потому что только в пятницу вечером и в субботу мы собирались все вместе за столом. Мама уже плакала, сначала тихонько, потом все громче и громче, а когда мама плакала, она старалась делать это всегда сразу по нескольким причинам: «Боже мой, Боже, — причитала она, — почему Ты наказываешь меня больше всех матерей этого мира? В одного вселился черт, другой сбежал ко всем чертям. Господи, за какие грехи мне такое наказание?» Но отец сказал: «Знаешь, какой грех самый страшный? Испортить святую субботу». И он запел теплым, глубоким баритоном: